За миг до полуночи - Наталья Андреева

– Если б москвич, – с сожалением сказал папа. – Хоть бы такому увальню тебя на руки спихнуть. Но о том, чтобы он здесь поселился, и думать не смей! Поняла? Тем более о детях. Только лимиты нам здесь не хватало! Плодить!

– А может быть… – робко заикнулась мама.

– Цыц! Дура. Я сказал: нет. И точка. – Отец положил на стол тяжелый кулак и выразительно посмотрел на дочь. Люся невольно втянула голову в плечи. Раз папа сказал…

Сам он приехал в Москву из деревни, лет тридцать назад. И женился на такой же лимитчице, маляре-штукатуре. Долго жил с женой в общежитии, потом в коммуналке. Там же и детей завели, чтобы в итоге получить хорошую трехкомнатную квартиру. И вот теперь был категорически против «лимиты» в собственном доме, а своих детей называл коренными москвичами. Сын был с ним целиком и полностью согласен.

С Петей Люся стала встречаться тайно. Нравился он ей, и все тут. И в Люсиных мечтах он занял достойное место. Она теперь представляла, прикрыв глаза, как вяжет теплые перчатки Пете, сидя в своем филиале. Или носок. Однажды, уже в конце ноября, родители вместе с братом ушли на смотрины. У брата появилась девушка из хорошей семьи.

– А ты тетеха, нам все только испортишь. Сиди дома, – велел отец, и она позвонила в общежитие, Пете. Мол, можно посидеть в тепле, телевизор посмотреть.

Петя пришел с бутылкой вина, и Люся, которая никогда раньше не пила, захмелела мгновенно. Не слишком трезвый Петя опомнился только, когда, лежа в постели, глянул на часы:

– А когда твои родители придут?

И тут только Люся спохватилась: что же они наделали? Она была в таком ужасе, что, проводив Петю и наскоро прибравшись, забилась в свою комнатку и легла в постель. Накрылась одеялом с головой, чувствуя себя преступницей. Ее колотила мелкая дрожь. Они пришли глубокой ночью, пьяные, а наутро сказали краснеющей Люсе:

– В июне свадьба. С большой родней будем! С богатой! Говорил я тебе, что Славка выйдет в люди!

Когда об этом узнала Ада, она почему-то громко рыдала. Но Люсе было не до того: она пряталась от Пети. Отец запретил плодить лимиту в своем доме. Брат с молодой женой пока будет жить у них, в трехкомнатной. Большая родня пообещала построить молодым кооператив, но не сразу. Годик-другой придется потерпеть. Петя караулил ее у подъезда и просил прощения.

– Я тебя прощаю, – сказала добрая Люся. – Но встречаться нам больше не надо.

Всех замутила, разумеется, Ная. Вбила себе в голову, а заодно и подружкам, что из истории с беременностью выйдет романтическое приключение. Только, мол, надо всех ввести в заблуждение. Что поделаешь, им было по восемнадцать лет, и в отличие от бойкой северянки Люся с Адой, в сущности, были еще детьми. Втроем они строили планы: о том, как ребенок будет переходить из рук в руки и в день своего совершеннолетия узнает, наконец, кто его настоящая мать. Это были фантазии Наи, которой вечно хотелось романтики и приключений.

Люся поначалу даже готова была взять ребеночка к себе. Хотя никак не понимала, почему этого не может сделать Ада. В Люсиной трехкомнатной, выходит, будут жить отец с матерью, брат с молодой женой, да еще и она с ребеночком. А Ада живет вдвоем с бабушкой. Также в трехкомнатной. Так почему? Недоумение у нее так и оставалось, но потом случилось то, отчего всякое недоумение прошло. Осталась только тупая боль: за что?

На День Победы было жарко. Богатая невеста, у которой был папа-профессор, пригласила их семейство за город, на дачу. По словам брата, дача у родителей будущей жены была роскошная, двухэтажная.

– Вот увидишь, как хорошо! – хвастался брат. – Надо уметь выбирать себе жен!

Но Люся поехать не смогла. Она уже договорилась о досрочной сдаче сессии, скоро должны были начаться зачеты. Она зарылась в учебники, по своей давней привычке. Это была ее вторая сессия, первая же была сдана на «отлично», и старенькая библиотекарша, все время покашливая, сказала: «так держать»! Ослушаться наставницу Люся не смела и добровольно осталась дома.

Они поехали втроем и на железнодорожном переезде попали под поезд. Брат никогда не отличался терпением. Решил, видимо проскочить под опускающимся шлагбаумом. Искореженные «Жигули» Люсе так и не показали. Тела тоже. Хоронили ее семью в закрытых гробах. Люся так и не поверила, что осталась одна, и еще долго прислушивалась к шагам на лестничной клетке. А вдруг они вернутся? Она понимала только, что теперь у нее начнется совсем другая жизнь. Глаза застилал туман слез, в голове царила полная неразбериха. Все имеющиеся в доме деньги были истрачены на похороны. Конечно, у отца на работе помогли, да в институте, где учился брат, собрали кое-какие деньги. Только родня невесты сделала вид, что все это ее не касается. Кроме «крепись, девочка», Люся не получила от профессора никакой поддержки. Все родительские сбережения, до последней копейки, были недавно истрачены на «Жигули». Те самые. Люся тихо плакала. Она осталась без денег. А прожить на стипендию было почти невозможно. Да и памятник надо бы… Этот памятник не давал ей покоя! Хоть что-то она же может для них сделать!

И Люся решила перевестись на заочное отделение. Старушка-библиотекарша внезапно скончалась, и все эти неожиданные смерти так потрясла Люсю, что она поняла: о том, чтобы взять ребеночка к себе, не может быть и речи. Кто с ним будет сидеть, если ей надо работать? К тому же, надо еще справить девять дней, и сорок дней, и полгода, и год. И памятник. И отдать потом долги. И вообще, она теперь одна, без всякой поддержки. Мысли путались. Люся помнила теперь только о свалившемся на нее горе.

Приходил Петя, но она молчала. Из-за него все. Из-за того греха. Бог наказал. И наказал справедливо. Только вот ребеночка она теперь взять не может. Сдав сессию, Люся уехала вместе с подругами на дачу. Подальше от Пети и от неприятных воспоминаний.

А вскоре подошло время родов…

Ада

Она жила, как принцесса. И похожа была на принцессу. В голубом платье, с золотыми локонами до плеч, с огромными голубыми глазами. Поздний ребенок, единственный в семье. Ее баловали родители, баловала бабушка Ванда, баловала незамужняя тетя Мария.