Любя, гасите свет - Наталья Андреева

Училась я неплохо, хотя на отличные оценки для меня учителя скупились. Ведь моя мама не могла их отблагодарить. Даже из жалости я не стала отличницей. Получала лишь то, что честно зарабатывала. В последний год подрезали с медалью. Что поделаешь: лимит. В городе хватает достойных людей, у которых есть дети-выпускники. Зато я осталась твердой «хорошисткой». А моим знаниям могли позавидовать все медалисты распавшегося к тому времени СССР. Я никогда и не обижалась на оценки. В конце концов, что такое оценки? Кому они потом нужны, во взрослой жизни? Когда я поступала в институт, председатель приемной комиссии с удивлением спросил:

– Девушка, а что вы здесь делаете? Вам в МГУ надо.

Я даже не стала готовиться, когда взяла билет. Это было слишком легко. Но МГУ для дочери технички из города-моста? Не говоря уже об отце-зеке! Биографией, как говорится, не вышла.

– Зря не пошла в Университет, – с улыбкой сказал дядя Слава.

– Мое от меня не уйдет. – И я угадала, потому что второй диплом выдала мне Высшая школа экономики.

– Ишь ты какая! – И он одобрительно покачал головой.

Лишь благодаря ему я попала в Москву и поступила в столичный институт. Дядя Слава вновь появился в нашей коммуналке, когда я достойно перешла в последний, выпускной класс. Сказал:

– Надо что-то делать с комнатой. Квартирантов, что ли пустить? Они вам не помешают?

Смотрел он при этом на меня. А посмотреть было на что. Может быть, я и одевалась плохо, но природную красоту разве скроешь? Фигура у меня всегда была что надо. Узкая талия, широкие бедра, высокая грудь. Кожа гладкая, упругая, удивительно белая.

– Как ты выросла, Вита, – с удивлением сказал дядя Слава.

Дядя? Ему было тридцать семь в тот день, когда он пришел сдавать свою комнату в коммуналке. Но так и не сдал. Там мы с ним и встречались. Неудобно же в одной комнате с моей мамой, хотя мы никогда не делали это при ней.

– Я бы с удовольствием на тебе женился, Вита, – говорил мне Слава, – но ты же понимаешь: трое детей.

– Шлюха, – шипела мать. – Смотри, в подоле не принеси.

Мне было семнадцать, а на дворе гремели выстрелами лихие девяностые. Слава к тому времени развернулся. Замахнулся на фармацевтический бизнес. Но даже в нашем городишке у Славы хватало конкурентов. После окончания школы мой любовник повез меня в Москву. Снял мне квартиру, помог подать документы в столичный вуз. Он очень много для меня сделал, мой первый любовник. Гораздо больше, чем все последующие.

Есть такое амплуа: жена. У меня есть хорошая знакомая, на которой все хотят жениться, даже не смотря на то что она давно и счастливо замужем. Все равно предлагают. А есть другое амплуа: любовница. Женщина, на которой никогда не женятся. Почему? Совершенно непонятно. Вот я по жизни – любовница. Можно сказать, идеальная любовница. Любовница-мечта. В моем послужном списке блестящая карьера именно любовницы. От просто любовницы до вип. Но повторяю: никто не сделал для меня больше, чем Слава.

Он приехал ко мне на день рождения. Мне исполнилось двадцать. Сказал, в который уже раз:

– Я бы на тебе с радостью женился, Вита. Но ты ж понимаешь.

И посмотрел на меня как-то грустно. И я вдруг поняла, что это он не о жене. И не о своих детях. Потом Слава дал мне большой тугой сверток. Сказал:

– Здесь пятьдесят тысяч долларов. Сохрани это. Никто не знает, зачем я почти каждую неделю езжу в Москву. В городе думают, что ты просто подруга моей старшей дочери.

Надо отдать должное моей матери: она была не болтлива. А я так вообще нелюдима. С детства я усвоила: люди – враги. Город – лес, а большой город – джунгли. Надо не жить, а охотиться. Иначе сама станешь добычей. Я, можно сказать, вырвала у судьбы свои знания, воспользовавшись нерасторопностью Славиной дочки. Я урвала его ласки у его жены. Воспользовавшись своим преимуществом над нею: молодостью и красотой. У меня не было детства. В семнадцать я стала любовницей женатого мужчины, отца троих детей. А до того помогала матери мыть пыльные, пропахшие едким потом школьные классы. А по утрам лестничные клетки пропитанных кошачьей мочой подъездов. Нам всегда не хватало денег. У техничек была крохотная зарплата. Сколько они получают сейчас, я не знаю, да и не хочу знать. Все это от меня теперь очень далеко.

Я взяла у Славы пятьдесят тысяч долларов, а буквально через неделю его расстреляли у самых ворот его шикарного дома. Хладнокровно, в упор. Потом долго допрашивали его жену: где деньги? Угрожали, шантажировали детьми. Их похищением и убийством. Она отдала все. Все деньги и весь бизнес. И осталась жива.

А у меня остались Славины пятьдесят тысяч долларов. Был благой порыв: поехать к его жене и отдать эти деньги ей. Ведь у нее дети. Потом я поняла: отдать ей, значит, отдать им. Тем, кто его убил. Потому что они Славину семью в покое не оставят. Так и будут пасти. Они ведь догадываются о том, что Слава отдал не все. И как только у его вдовы появятся деньги, появится и повод ее прессовать. И будет только хуже.

Я себе сказала: потом, Вита. Ты им поможешь, в память о Славе. Когда все утрясется. Когда пройдут годы и все забудется. Когда этих подонков самих постреляют.

Я даже на похороны его не поехала, чтобы не привлекать внимания. Я знала: Слава меня простит. Он единственный меня любил. И действительно, хотел на мне жениться. Слава дал мне хороший старт. Когда хозяева квартиры в очередной раз пришли ко мне за деньгами, я предложила купить у них эту квартиру. На дворе был кризис, самый его разгар. Люди метались в панике, теряли работу, теряли все свои сбережения.

Хозяева тоже дрогнули. Я ведь предложила им доллары. Валюту. И это в то время, когда банки лопались, как мыльные пузыри! А в магазинах каждый день переписывали ценники. Когда люди коробками тащили домой макароны и сахар со спичками в полном неведении, что же будет дальше? И валюта, наличка, была в этом бушующем мире единственной ценностью. Однушка у метро досталась мне сказочно дешево. Потом, в жирные нулевые я продала ее по цене виллы в Испании. Когда толпы народа хлынули в Москву в погоне за новенькими хрустящими нефтедолларами. За сытой жизнью и кучей развлечений. Москва, мать ее!