Инквизитор. Башмаки на флагах. Том второй. Агнес - Борис Конофальский

Пришла опрятная баба из местных крепостных:

– Можно забрать ребёночка?

– Да, – Брунхильда довольно бесцеремонно отобрала младенца у кавалера, встала и, поцеловав ребёнка, передала его бабе. – Будет шуметь излишне, так меня позови.

И выпроводила кормилицу, заперев за ней дверь. И тут же подошла к сидевшему на кровати кавалеру и сказала:

– Уже давно о том думаю, – она подошла, наклонилась к нему и поцеловала в губы. Сама была горячая, страстная. Навалилась на него, повалив на кровать. И, не отрывая своих губ от его, рукою опытной женщины стала искать то, что ей было нужно. На секунду оторвалась. – Ну, что мила я вам ещё, господин мой, не скучали вы по мне?

Он ничего ей не ответил, церемониться с ней он и не думал: скинул её с себя, так что у неё вся причёска рассыпалась, перевернул графиню на спину, задрал ей невесомый подол, да раздвинул ей ноги так широко, как только она могла вынести.

Нет, он её не забывал.

Уже после стал он надевать свои панталоны. А она лежала на спине, всё ещё не прикрывшись ни периной, ни даже прозрачной своей рубахой, и говорила:

– Что, к рыжей своей шалаве идёте?

Он промолчал.

– К чему вам? Оставайтесь тут спать. Она и одна переночует. Или у вас и на неё ещё прыти хватит?

И тут Волкову подумалось, что графиня в подлости своей и не скучала по нему вовсе. А заманила его сюда и отдалась ему только лишь, чтобы насолить Бригитт. И чтобы совсем ей нос утереть, хочет оставить его у себя в спальне до утра.

– Нет, – сказал он. – Пойду спать к себе.

А графиня подперла голову рукой и улыбаясь говорила:

– Коли не пустит вас, так возвращайтесь, я приму, я не гордая.

Теперь у Волкова сомнений не было, она специально его сюда позвала, чтобы рассорить с госпожой Ланге. Видно, за платье.

А Бригитт сидела у зеркала, расчёсывала волосы. Когда он пришёл даже не повернулась к нему.

Он сел на кровать, снял туфли, и тут Бригитт сказала:

– Слухи ходили, что госпоже графине вы не брат. Думала, то глупости.

Он ничего ей не ответил. Неужели она под дверью графини стояла и слышала, чем они занимались.

– Думаю, мне ласки от вас сегодня ждать не нужно, – произнесла она, ложась в постель.

– Нет, – сказал Волков. – Устал сегодня.

– Что ж, спокойной ночи, – попрощалась она, поворачиваясь к нему спиной.

– Спокойной ночи, моя дорогая, – отвечал он, а сам положил руку ей на зад.

Бригитт зло скинула его руку ничего не сказав.

Волков вздохнул.

«Быстрее бы уже на войну».

Глава 3

Думал он недолго. Здоровье его со временем лучше не становилось. Боль в ноге отпускала, лишь когда он в кресле у камина сидел. А уж за пять дней в седле ногу ему вывернет так, что он потом неё наступить целый день не сможет. Поэтому коня, он, конечно, взял, даже двух хороших коней взял, но поехал на роскошной карете Бригитт. Хотел монаха, брата Ипполита, с собой взять, да передумал. Мало ли что с младенцем приключится или с беременной женой, пусть лучше хороший лекарь при них будет. Поехал с офицерами и ближним выездом: Максимилианом, Увальнем, фон Клаузевицем и молодым Гренером. И ещё взял полдюжины проворных солдат из людей Бертье.

Даже сравнивать нельзя путешествие в карете и верхом. В карете он всё время спал, а когда высыпался, то ел да смотрел в окно через стекло. Но карета едет, что ни говори, медленнее верхового. Даже пусть в неё впряжена и четвёрка хороших коней. В общем, чтобы не опоздать к намеченному сроку и успеть на военный совет, в Ланн не заезжали, а проехали мимо него вечером, поехав дальше на северо-восток. К Нойнсбургу.

Всё бы ничего, но чувствовал он себя не очень спокойно. Конечно, из-за дел домашних. Оставил трёх женщин дома, и женщины те все были друг на друга злы. И в этой злобе даже редкая разумность госпожи Ланге меркла, застилаемая её неприязнью к графине. Графиня повадками своими была чересчур резка и требовательна. И даже, казалась бы, непримиримые в своей неприязни друг к другу Бригитт и Элеонора Августа примирились, чтобы вместе не любить Брунхильду. Уезжая, он долго говорил с Бригитт о делах поместья и особенно о том, что «племянник» ему очень дорог, и чтобы Бригитт не смела ничего делать назло графине. И, конечно же, она, склоняясь в низком реверансе, это ему обещала. Но, зная её подлый и упрямый характер, кавалер не верил ни единому её слову. И поэтому он ещё поговорил с монахиней. Просил её, чтобы в доме она хранила мир и пресекала распри. Мать Амелия его выслушала с лицом полным недовольства. И сказала:

– Уж как получится. Но я по монастырю вам скажу, господин, что даже в монастыре, где есть непререкаемый авторитет аббатисы, бабьи склоки нескончаемы. А уж тут…

– Пресекай распри, мать, и следи, чтобы у моей жены всё было в порядке.

– Молитесь, господин, – лишь отвечала монахиня.

Он и молился… Когда не забывал.

Хотел приехать в Нойнсбург за день до совета, а приехал в день совета. Крепкий то был городишко. Не Ланн, конечно, и не Вильбург. Даже меньше Малена был он. Но уж стены, глубокие рвы с водой, ворота, мосты и новомодные бастионы – всё в нём было новое и крепкое, всё говорило о том, что этот город готов увидать под своими стенами врагов. И это немудрено. Ещё день пути на северо-восток, и начинались земли князей еретических. Князей Экссонских. Князей, что были богаче императора.

Хорошо, что совет был назначен на послеобеденное время. Волков надел самую дорогую свою шубу. Дорогой колет глубокого синего цвета, берет чёрного бархата, серебряную цепь с гербом курфюрста Ребенрее, что тот ему жаловал за дело в Хоккенхайме. Перчатки чёрной замши и чёрные мягкие сапоги завершали его костюм. Так и приехал он к малому городскому замку на улицу Жестянщиков, где и должен был быть совет.