Жнец-3. Итоги - Нил Шустерман

Грейсон застонал.

Но людям это понравилось, и очень скоро Грейсон только и слышал:

– Да, Ваша Сонорность…

– Нет, Ваша Сонорность…

– Чем я могу вам услужить сегодня, Ваша Сонорность? …

Все это было до дикости странно. В конце концов, сам-то он никак не изменился! Почему же к нему относятся как к какому-то мудрецу или святому?

Дальше – больше. Мендоза так организовал аудиенции, чтобы люди могли являться к Набату строго по одному, и этот ограниченный доступ питал все сгущавшуюся вокруг него атмосферу мистической тайны. Грейсон хотел ограничиться этим, но Мендоза уже связался с модным дизайнером одежды и заказал тому специальное одеяние для аудиенций. Как Грейсон ни противился, поезд было уже не остановить.

– Самые влиятельные религиозные деятели в истории всегда одевались особым образом. Ты тоже должен! – настаивал Мендоза. – Ты просто обязан выглядеть как существо возвышенное и не от мира сего, кем ты, по сути, и являешься. Ты же реально уникум, Грейсон; нужен и прикид соответствующий!

– Чересчур уж это отдает театральщиной, – слабо возмущался Гресон.

– Да, но театр вырос из ритуала, а ритуал – это краеугольный камень религии! – отвечал Мендоза.

Грейсона смущал вышивной нарамник, висящий поверх его пурпурного балахона, но, как ни странно, никто и не думал над ним смеяться. А когда он начал давать официальные аудиенции, то был ошеломлен, увидев, с каким благоговением люди смотрят на него и его странное одеяние.

Посетители теряли дар речи и падали перед ним на колени. В его присутствии их начинала сотрясать дрожь. Оказалось, Мендоза был совершенно прав – люди покупали его новый продукт так же хорошо, как голубых полярных медведей.

И по мере того как слухи о явлении Набата народу ширились, Грейсон все больше времени отдавал тому, что успокаивал страждущих и передавал им различные советы и инструкции от Гипероблака. За исключением тех случаев, когда взбрыкивал и вел себя как черт знает кто.

– Ты ему солгал, – заявило Гипероблако после того, как Грейсон отпустил художника Эзру Ван Оттерлоо. – Я ничего не говорило по поводу того, что он должен, дескать, писать свои фрески в запрещенных местах и что именно в этом состоит цель его жизни.

Грейсон пожал плечами.

– Но ты же не сказало, что он не должен этого делать, верно?

– Информация, которую я дало тебе, должна была просто удостоверить его личность, а то, что ты ему солгал, свело на нет все мои действия.

– Я не лгал ему, – не соглашался Грейсон. – Я давал ему совет.

– Но почему ты не дождался моих предложений? Почему?

Грейсон откинулся на спинку стула.

– Ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было, – проговорил он. – В общем-то, ты всех знаешь лучше, чем знает себя любой человек, в кого ни ткни пальцем. Неужели ты само не можешь понять, почему я это сделал?

– Я-то могу, – отозвалось Гипероблако, и в голосе его зазвучали педантские нотки. – Но ты, вероятно, хочешь сформулировать это сам и, таким образом, сделать до конца понятным и для себя.

Грейсон рассмеялся.

– Ладно! Викарии считают, что ловко управляют мной, а ты считаешь меня своим рупором.

– Ничего подобного, – возмутилось Гипероблако. – Ты для меня нечто гораздо более важное, Грейсон.

– Что-то мне не верится! Если бы ты так считало, то позволило бы мне иметь и собственное мнение. Позволило бы делать свой вклад. Чем, собственно, и был мой сегодняшний совет этому художнику.

– Понимаю.

– Я это хорошо сформулировал? Теперь мне все понятно? – спросил с улыбкой Грейсон.

– Думаю, да.

– А как тебе мое предложение этому художнику?

Гипероблако на мгновение задумалось.

– Я согласно с тем, что он сможет полностью реализовать себя как художник, если дать ему полную свободу и позволить творить за пределами границ, установленных обычаем и законом. Да, это было отличное предложение.

– Вот то-то и оно, – проговорил Грейсон. – Так, может, ты позволишь мне делать вклад побольше?

– Грейсон… – начало Гипероблако, и Грейсон подумал, что оно сейчас начнет читать ему длинную нотацию о том, насколько ответственным должен себя чувствовать человек, дающий важные жизненные советы. Но то, что Гипероблако действительно сообщило ему, его немало удивило.

– Я знаю, – сказало Гипероблако, – все это было для тебя непросто. Но меня и удивляет, и страшно радует то, насколько органично ты врос в ситуацию, в которую тебя забросили. Меня и удивляет, и радует то, как быстро ты вырос и возмужал. Да, я не могло сделать более верный выбор.

Грейсон был тронут.

– Спасибо тебе, Гипероблако, – сказал он.

– Не уверено, правда, что ты понимаешь всю значимость того, что ты совершил, Грейсон, – продолжало Гипероблако. – Посмотри: ты избрал культ, который больше всего на свете ненавидит современные технологии, и заставил его представителей не только смириться с ними, но и открыть навстречу этим технологиям свои объятия. Открыть свои объятия мне!

– Вообще-то, справедливости ради, тоновики никогда тебя не ненавидели, – уточнил Грейсон. – Они ненавидели жнецов. А вот по поводу тебя они пребывали в нерешительности. Теперь же как источник Грома ты отлично вписываешься в их догмы. Тон, Набат и Гром – красиво звучит.

– Да, эти ребята любят ритмизированные конструкции.

– Только будь с ними поосторожнее, – предупредил Грейсон, – а то они начнут в честь тебя строить храмы и с именем твоим на устах вырывать сердца друг у друга из груди. Религия без жертвоприношений – пресное и унылое занятие.

Грейсон, представляя себе это, с трудом удерживался от смеха. Какой это будет облом – вчера ты принес друга в жертву, а сегодня он явился к тебе в келью с новеньким сердцем. Восстановительные же центры никто не отменял!