Сходство - Тана Френч

– Вот я и подумал, Кэсси… В общем, отсеивать можно до бесконечности, тем более что пока нет ни мотива, ни зацепок, непонятно, откуда плясать. И я подумал: если бы я хоть смутно представлял, кого искать… Можешь для меня портрет составить?

В квартире на миг будто сгустилась тьма, повисла грусть, едкая и неистребимая, как табачная вонь. Для каждого дела об убийстве я составляла портреты прямо здесь, у себя: бессонные ночи, виски, на диване полулежит Роб, растягивает меж пальцев резинку, проверяет на прочность все мои версии. К операции “Весталка” мы подключили Сэма, и он застенчиво улыбался мне, и играла музыка, и танцевали за окном мотыльки, а теперь я думала о том, как же мы были счастливы тогда, все трое, и как страшно, безнадежно наивны. А сейчас в квартире тесно и зябко, пахнет остывшей китайской едой, ноет ушибленная нога, да еще и Фрэнк с его косыми взглядами – это совсем не то что раньше, это как отражение в кривом зеркале, и в голове одна нелепая мысль: хочу домой.

Сэм сдвинул в сторону стопку карт – осторожно, поглядывая на нас, будто спрашивая разрешения, – и отставил кружку. Фрэнк сполз на самый краешек дивана, пристроил подбородок на сплетенные пальцы, сделал заинтересованный вид. Я опустила взгляд, чтобы они не увидели моего лица. На столе из-под упаковки риса выглядывала фотография: Лекси в белом – точнее, в белой краске, – в комбинезоне и мужской рубашке, на стремянке посреди кухни “Боярышника”. Впервые за все время мне приятно было ее видеть, меня будто потянули за руку и вернули на землю или окатили ледяной водой, смыв все посторонние мысли. Хотелось прижать к снимку ладонь, опереться на него.

– Составлю, конечно, – кивнула я. – Только на многое не рассчитывайте, ладно? По одному преступлению мало что можно сказать.

В основе психологического портрета лежат закономерности. По единичному преступлению не определишь, где случайность, а где ключ к разгадке, связанный с образом жизни преступника или тайными извивами его сознания. Одно убийство в среду вечером ни о чем не скажет, а вот если их четыре, то наверняка у убийцы “окно” в расписании, тогда стоит присмотреться к подозреваемому, чья жена по средам играет в лото. Фраза, брошенная во время изнасилования, скорее всего, ничего не значит, если же она повторяется четыре раза подряд, это подпись преступника – по ней его узнает жена или подруга, нынешняя или бывшая.

– Неважно, – сказал Сэм и, приготовив блокнот и ручку, подался вперед, пристально глядя на меня. – Все пригодится.

– Ладно.

И даже записи не понадобились, я все это тысячу раз прокручивала в голове бессонными ночами, когда Фрэнк храпел у меня на диване как буйвол, а небо за окном из черного делалось серым, потом золотым.

– Во-первых, это, скорее всего, мужчина. Женщину полностью не исключаем, если найдется подходящая подозреваемая, не торопись отсеивать, но по статистике нож – мужское оружие. Предположим пока, что это мужчина.

Сэм кивнул:

– Я тоже так считаю. А возраст можешь прикинуть?

– Не подросток – слишком уж организованный, дисциплинированный. Но и не старик. Необязательно спортсмен, но в хорошей форме: по тропинкам бегал, через стены лазил, тело перетаскивал. По моим расчетам, от двадцати пяти до сорока, плюс-минус.

– И местность, – вставил Сэм, что-то записывая в блокноте, – похоже, знает хорошо.

– Это да, – согласилась я. – Либо здешний, либо заранее изучил Глэнскхи и окрестности. Там он как дома. После удара не спешил скрыться, в незнакомых местах убийца обычно пугается и дает стрекача. А там, судя по карте, настоящий лабиринт, и все-таки он ее нашел – среди ночи, без фонарей, – после того как упустил.

Работа в этот раз почему-то давалась мне тяжелее обычного. Я выжала все, что могла, из каждого факта, проштудировала все руководства, но оживить в воображении убийцу не получалось. Протянешь к нему руку – он утекает сквозь пальцы, как дым, ускользает за горизонт, остается лишь тень Лекси. Я уверяла себя, что составлять портрет – это как делать сальто назад или ездить на велосипеде: если это дело забросишь, то подзабудешь слегка, но совсем разучиться невозможно.

Я отыскала сигареты – мне проще думать, если руки заняты.

– Да, местность он знает хорошо и с нашей девочкой почти наверняка был знаком. Об этом в первую очередь говорит положение тела – лицом к стене. Внимание к лицу жертвы – если его прикрывают, или уродуют, или отворачивают, – как правило, означает что-то личное, что убийца и жертва знали друг друга.

– Либо, – подал голос Фрэнк, закинув ноги на диван, а кружку пристроив на животе, – это просто случайность – так она приземлилась, и все.

– Может быть, – согласилась я. – Но мы также знаем, что он ее отыскал. Коттедж в стороне от тропы, в темноте его и не разглядишь, если не знаешь, что он там. Задержка говорит о том, что он не бежал за ней по пятам, а значит, не видел, как она зашла, а когда села, ее стало не видно из-за стены. Разве что она включила фонарик, преступник увидел свет и решил заглянуть, – но зачем включать фонарик, когда прячешься от маньяка-убийцы? Думаю, ему было известно, что коттедж – ее любимое место.

– Это еще не указывает на то, что она его знала, – уточнил Фрэнк, – лишь на то, что он знал ее. Если он какое-то время ее преследовал, то чувствовал с ней личную связь, хорошо изучил ее привычки.

Я покачала головой:

– Преследователя полностью не исключаю, но он почти наверняка ее знакомый, пусть не очень близкий. Ведь ее ударили спереди. Она не убегала, на нее не нападали сзади, она и убийца находились лицом к лицу, она его видела, вполне может быть, что они разговаривали. Плюс у нее нет травм, характерных для самозащиты. Значит, она его не опасалась. Подпустила близко, и рядом с ним ей было спокойно – до той самой минуты, когда он ее ударил. Я бы на ее месте не могла расслабиться рядом с незнакомцем, вынырнувшим из темноты.

– И пользы от всего этого будет намного больше, – заметил Фрэнк, – когда мы очертим круг ее знакомств.