Кровавый Дунай - Александр Усовский

– Гёза… Можно я буду вас так называть? Меня зовут Алексей.

Венгр молча кивнул и вопросительно посмотрел на Савушкина.

– Так вот, Гёза. Ситуация для Венгрии очень скверная. Вы представляете, где сейчас проходит линия фронта?

Инженер пожал плечами.

– Где-то у Ньиредьхазы, восточнее Дебрецена. За Тисой…

– Абонь, Тосег и Кунсентмиклош. И там, – Савушкин кивнул на юг, – мы уже перешли Дунай.

Господин Вёрёшмарти с недоверием посмотрел на Савушкина.

– Кунсентмиклош? Вы говорите – Кунсентмиклош? Но ведь это всего в пятидесяти километрах от Будапешта!

– Так точно! – и, не давая возможности венгру возразить – Савушкин продолжил: – Я вас ни в коем случае не пытаюсь обмануть. Я излагаю факты. Наши войска в одном-двух дневных переходах от Будапешта. Поэтому мы должны действовать быстро, ну а вы – помочь нам в том, что вам по силам. Повторюсь, ситуация очень скверная… Полагаю, будет штурм Будапешта. И если вы нам поможете – он завершится куда менее трагически и кроваво, чем мог бы.

Но венгр, похоже, не слушал капитана. Качая головой, он лишь повторял:

– Кунсентмиклош, Кунсентмиклош… Подумать только… – Инженер недоумённо пожал плечами: – Но тогда почему не слышно артиллерии?

Савушкин вздохнул. Штатский человек, что с него возьмёшь…

– Потому что сражаются танковые и моторизованные части. У них на вооружении артиллерия малых калибров. Поэтому её не слышно. – Помолчав, добавил: – И лучше вам её не слыхать совсем…

Венгр вздохнул.

– Увы, Венгрия втянута в эту войну… Помимо воли большинства венгров. Премьер Телеки Пал даже покончил с собой из-за этого [11 - Граф Пал Телеки, 1 ноября 1879, Будапешт – 3 апреля 1941, Будапешт – венгерский политический деятель, премьер-министр Венгрии, член Венгерской академии наук. В апреле 1941 года Германия настойчиво пыталась втянуть Венгрию в войну против Югославии. Будучи не способным это предотвратить, 3 апреля 1941 года Телеки совершил самоубийство, выразив в предсмертной записке своё возмущение нарушением данных Югославии обязательств. ]…

Савушкин хмыкнул.

– Очень это самоубийство помешало Хорти ввязаться во всю эту мерзость… Ладно, пока оставим эту тему. Гёза, нам нужно где-то обосноваться – так, чтобы не вызвать любопытства полиции и военной жандармерии. Затем нам нужна машина и всё, что вы знаете о гарнизоне Будапешта.

Венгр кивнул.

– Понимаю. Где жить – я знаю. Авто – у меня есть «делайе» [12 - Delahaye 18CV Super-Lux – французский автомобиль представительского класса. Машина обладала рядной 6-цилиндровой силовой установкой. Передняя подвеска была выполнена на поперечно расположенной рессоре и была независимой. Коробка передач с электрическим приводом переключения скоростей. ] модели «супер-люкс», почти новый. Но… Вы понимаете…

Савушкин иронично улыбнулся.

– Но вы за него отдали большие деньги?

Инженер поджал губы.

– Я понимаю ваш сарказм. Но факт остаётся фактом – в июле тридцать девятого года я отдал за него без малого девять тысяч пенгё [13 - Пенгё – венгерская валюта в 1927–1946 годах. В марте 1939 года курс пенгё к доллару был 3. 44: 1. ]. Тогда это были очень большие деньги!

Савушкин покачал головой.

– Никакого сарказма. Я абсолютно серьёзен. Более того – готов заплатить за вашу машину тысячу фунтов стерлингов – увы, не знаю, сколько это сейчас в пенгё…

Венгр оживился и, улыбнувшись, промолвил:

– Если у вас есть тысяча фунтов – мы сделаем по-другому. – И решительно бросил: – Едем!

– Куда, позвольте узнать?

– Вам нужно жильё и автомобиль. И у вас есть тысяча фунтов. Сейчас мы всё это совместим!

Савушкин кивнул.

– Раз так – поехали! – И. кивнув старшине, деликатно стоящему в десяти шагах, бросил: – Олег, передай лейтенанту – я отъеду на часок.

Костенко щёлкнул каблуками – это его умение всегда поражало Савушкина, где он этому научился? – и, козырнув, бросил:

– Есть, товарищ капитан!

Вместе с Гёзой Савушкин поднялся по пологому склону дамбы, насыпанной вдоль Дуная в обереженье наводнений – и оказался у аллеи, обсаженной изрядно одичавшими акациями. Метрах в десяти он увидел шикарный чёрный автомобиль – в сторону которого приглашающе махнул рукой Гёза. Однако, неплохо живут венгерские инженеры…

Ехали они недолго – минут семь, от силы; всё это время Савушкин не переставал удивляться обстановке по пути следования. Как будто и нет никакой войны – на улицах полно машин, магазины работают, рестораны и кафе заполнены народом, барышни элегантны до головокружения, и, главное – начищенная обувь! Савушкин поймал себя на мысли, что именно это и есть основной признак мирной жизни. Когда у людей есть время и желание чистить обувь, и они не боятся, что придется месить ею окопную грязь… Но вообще, конечно, всё, что твориться по ту сторону оконных стёкол – чистой воды сюрреализм.

– Гёза, поясните мне – почему будапештцы столь беззаботны?

Венгр пожал плечами.

– Язык.

– В каком смысле – язык? – Не понял Савушкин.

– В прямом. Венгерский язык не имеет родственных языков в Европе.

– И?

– И жители Будапешта вынуждены слушать только и исключительно государственное венгерское радио. Которое вещает им о том, что, хоть на фронте дела и не совсем идеальны – но враг остановлен на священных рубежах нашей Родины и пребывает в агонии. Плюс – отсутствие канонады…

– Я понял, – кивнул Савушкин, – венгры не могут слушать вражескую пропаганду – потому что просто её не понимают. Так?

– Совершенно верно. Не понимают, не хотят понимать и не верят, что их армию можно победить. Есть венгерская служба Би-Би-Си, они пытаются что-то донести – но увы… – Гёза замолчал, снизил скорость и, кивнув на какой-то особняк в глубине густо разросшегося сада – промолвил: – Ну вот мы и приехали… Это дом моего отца. Прошу вас, Алексей… – И Гёза, выйдя из машины, церемонно указал на калитку.

Когда они подошли к дому – венгр постучал в окно, причём весьма своеобразно, как будто выбивал морзянку. Услышав такую же морзянку в ответ – едва заметно улыбнулся и, кивнув на дверь, промолвил: – Нас ждут. Прошу!

Савушкин решил было, на всякий случай, достать «парабеллум» – но по зрелому размышлению решил этого не делать. Заранее запугать неведомого собеседника – хорошо и полезно, но не всегда. Да, ситуация непонятная, но вряд ли опасная – подождём, чем вся эта конспирация закончится…