Чеченский этап. Вангол-5 - Владимир Прасолов

Этим утром, наскоро перекусив пойманными на удочку ельцами, Кольша не торопясь отчалил и поплыл близко вдоль берега. Арчи бежал посуху, то и дело шныряя в прибрежные заросли. Пару раз выскакивал довольный, вспугнув глухарей с песчаных кос. Небольшой поворот реки, и Кольша увидел и сразу вспомнил то самое место, скалку над водой, камень, с которого он когда-то удил рыбу. Арчи, выскочив на берег у ручейка, призывно и, как показалось Кольше, радостно залаял.

«Признал знакомое место, молодец», – подумал Кольша, направив лодку в устье ручья. Здесь, на скале, над рекой, припрятал он еще тогда инструмент, что должен был принести в свою деревню. Тогда, как случилось, это было уже незачем, а теперь ему это было в самый раз. Только сохранилось ли? Он, вытащив лодку на берег, сразу решил подняться и проверить свой тайник. Арчи пулей взлетел вверх и, довольный, сидел у огромного пня на вершине, ожидая хозяина, он точно знал, для чего тот поднимается сюда. Он даже стал лапами подкапывать, откидывая куски скальника.

– Хорошо, Арчи, молодец! – похвалил Кольша, увидев, как старается пес.

Слава богу, все в целости – не зря он тогда в сухое место уложил железо и смоляным холстом перемотал, не зря: топоры и косы, пила – все как новое, ни капли ржавчины. Даже соль, на что совсем не рассчитывал, тоже была цела. Теперь, когда он успокоил себя тем, что все в порядке, Кольша, уже не торопясь, спустился вниз, к лодке.

– Арчи, ко мне, будем рыбалить, надо едой запастись, когда еще такой случай будет! Топать нам по тайге и топать. Дорогу-то помнишь?

Арчи поднял морду и внимательно слушал хозяина. Как будто понимал. Потом шевельнул хвостом и, развернувшись, скрылся в зарослях по ручью. Кольша тоже пошел по ручью, надо было добыть ручейника на наживку. Много времени на это не ушло, и уже через полчаса Кольша забросил в омуток за камень леску с крючками. Мгновение – и первый хариузок вылетел из воды, подсеченный на быстрой поклевке.

«На ручейник любая рыбеха берет», – думал Кольша, поправляя еще совсем целую наживу на крючке. Не успел он сделать заброс, как услышал шум позади. Это был Арчи, который выбежал из прибрежного ельника с довольно крупным зайцем в зубах. Подбежав, он положил свою добычу к ногам и сел, глядя на своего хозяина очень серьезными глазами.

– Хорошо, Арчи, молодец, давай еще, – похвалил его Кольша и отвернулся к реке. Когда он, через мгновение, забросив снасть, вновь обернулся назад, Арчи уже не было.

К позднему вечеру Кольша с Арчи уже были готовы к походу. Четыре десятка посоленных и слегка подвяленных на костре харюзов и три разделанных крупных зайца было им вполне достаточно. Арчи, набегавшись, сытый, лежал на камне в лучах заходящего солнца. Он дремал, но был настороже, его уши то и дело вздрагивали, и он, иногда, приподнимал с лап голову, вслушиваясь в звуки тайги. Он чувствовал, что хозяин им доволен, и был от этого счастлив. Он столько лет ждал его, и дождался, теперь опять они, как и раньше, снова вместе.

Кольша и удивлялся, и радовался за своего пса. Тогда, давно, он оставил Арчи у своего знакомого в деревне. Он, конечно, обещал за ним вернуться, но и предположить себе не мог, что произойдет это через столько лет и пес его не забудет. А тот, мало того что не забыл, казалось, стал понимать его с полуслова.

Утром Кольша, спрятав в ручье лодку, взяв из инструмента все самое необходимое, двинулся в тайгу по едва видной, сильно заросшей лесовозной дороге. Дорога-то и в те времена не оправдывала своего названия, а теперь была вообще брошена, после войны здесь никого не было. Поубавила война таежного мужика, да и так далеко на лесоповал не с руки стало ездить. Однако человечий след Кольша таки заметил, кто-то не так давно прошел этим путем. Это насторожило его по привычке, но он сразу успокоил себя – он же дома и Арчи рядом. Пес подошел, понюхал след и, вильнув хвостом, спокойно побежал впереди. К вечеру они пришли к старой стоянке лесорубов, но от нее остались одни головешки. Все сгорело, давно, уже молоденькие елки поднялись на месте большой избы, где когда-то Кольша впервые увидел портрет Сталина.

Небо, еще с полудня, потихоньку затягивало тучами, потом стало задувать прохладной сыростью. Кольша глянул, как муравьи спешно заделывают ходы в своем большом доме. Да, быть крепкому дождю… Еще раз оглядевшись, развязал мешок и вытащил топор. Жаль, все погорело здесь, переждать непогоду негде. Придется делать шалаш, подумал Кольша и стал сооружать укрытие на ночь.

Первые капли дождя упали на непробиваемую еловую крышу, когда Кольша и Арчи, уютно устроившись под ней, ужинали жарким из зайчатины. Костер, прикрытый кусками толстой коры, тлел жаром, дождь не давал ему разгореться, но и потушить не мог. Несколько раз полоснуло ярко по небосводу, а потом раскатисто и мощно ударил гром. Вот чего не любил Арчи, так это грозу. Он задрожал и всем телом прижался к хозяину, поскуливая, уткнул свою морду ему под руку.

– Все хорошо, Арчи, не боись, ты же со мной, – успокаивал его Кольша, поглаживая вздыбившуюся холку собаки.

Сам Кольша, как ему казалось, не боялся ничего, в свои семнадцать лет он повидал уже такое, чего многие и за всю жизнь не увидят. Недаром, в эти-то годы, голова его была совсем седой. Только голубые глаза под черными бровями как-то мягко светились необычной теплотой и любовью ко всему окружающему миру. И вообще, высокий ростом, стройный, он был крепок не по годам, вынослив и спокоен. Потому как уверен был в себе, в своих силах. Всегда уверен. От этой уверенности все вокруг становилось простым и понятным, наполнялось смыслом. Кольша с большой жаждой познавал и познавал этот сложный, противоречивый, но одновременно удивительно гармоничный мир природы. Он с трепетом в душе вдыхал этот воздух, воздух его родины, его земли…

Этот мир не был ему враждебен, в отличие от того, который часто приходил к нему во снах. Кольша научился запоминать свои сны, более того, действовать в них вполне осознанно, это делало его жизнь интересней. Иногда несколько ночей подряд во сне он видел себя в событиях своего прошлого, и не самого хорошего. Он пытался по-новому прожить, изменить что-то, не допустить беду, но, увы, если во сне и получалось что-либо, то наяву все оставалось по-прежнему в прошлом, постепенно забывающимся, уходящим.