Вкус пепла - Камилла Лэкберг

Но однажды, пятнадцать лет тому назад, им неожиданно повезло. Один из многих врачей, у которых им довелось побывать, оказался человеком, безгранично увлеченным своей профессией. Он внимательно следил за всеми публикациями по новейшим исследованиям. Однажды он сообщил, что наткнулся на термин, который очень точно подходит Моргану: синдром Аспергера. Это такая форма аутизма, при которой у пациента наблюдается нормальный и даже повышенный уровень интеллектуального развития. Услышав в первый раз это название, Моника почувствовала, будто с нее сняли тяжкий груз многолетних переживаний. Мысленно она без конца повторяла это слово, точно стараясь распробовать его вкус: синдром Аспергера. Значит, это не было пустой фантазией, они ни в чем не виноваты, дело не в плохом воспитании. Значит, она не ошиблась, думая, что Моргану трудно, а может быть, и вообще невозможно понимать те знаки, которые облегчают людям обыденное общение: язык жестов и мимики, то, что подразумевается, хотя и не высказывается словами. Ничего из этого мозг Моргана не фиксировал. Впервые они получили возможность чем-то ему помочь. Вернее, кто-то из них… Ведь Кая, честно говоря, не слишком волновали дела Моргана – с тех самых пор, как однажды он холодно заявил, что окончательно разочаровался в сыне. С этого дня Морган стал целиком и полностью мальчиком Моники. Она в одиночестве перечитала все, что только можно было найти о синдроме Аспергера, и ввела в употребление простые приспособления, призванные помочь сыну в повседневной жизни. Это были небольшие карточки, на которых описывались разные несложные сценарии и содержались указания, как себя вести в соответствующем случае, и ролевые игры, при помощи которых она тренировала сына, как нужно поступать в тех или иных условиях, стараясь по возможности рационально объяснить ему то, чего он не мог понять интуитивно. Разговаривая с Морганом, она старалась очень точно выражать свои мысли, очистив речь от всех сравнений, гипербол и образных выражений, которые придают форму и цвет нашему языку. Все это ей в значительной степени удалось. Кое-каким функциональным навыкам, необходимым для жизни, он научился, хотя по-прежнему предпочитал быть сам по себе. Наедине со своими любимыми компьютерами.

Вот почему Лилиан Флорин удалось превратить то, что первоначально было легким раздражением, в настоящую ненависть. Все остальное Моника бы как-то пережила. Она могла бы не обращать внимания на нарушение строительного законодательства и вторжение на их участок, игнорировать всякие там угрозы. Глядя на Кая, она видела, что он с головой ушел в эту распрю и порой получает от нее наслаждение. Однако постоянные нападки Лилиан на Моргана пробудили в ней тигрицу. Казалось, что соседка, как, впрочем, и многие другие, чувствовала себя вправе выступать против него только потому, что он отличался от других людей. Не приведи боже выделяться чем-то среди остальных! Многим не давало покоя уже то, что он все еще жил у родителей, хотя и не в одном с ними доме, но все-таки на том же участке. Некоторые обвинения, которые высказывала Лилиан, доводили Монику до белого каления. При одной мысли о них у нее темнело в глазах. Она уже не раз пожалела о том, что они переехали во Фьельбаку. Несколько раз она пыталась заговаривать об этом с Каем, но понимала, что все разговоры тут бесполезны. Он был упрям как бык.

Она поставила на место последние книги со дна тележки и еще раз обошла полки, проверяя, не осталась ли где незамеченная. Но руки у нее так и тряслись, когда она мысленно перебирала все злобные нападки на Моргана, которые позволила себе Лилиан за прошедшие годы. Мало того что эта женщина несколько раз бегала жаловаться в полицию, она еще и распространяла лживые слухи среди соседей, а это уже такая беда, которую почти невозможно поправить. Как говорится, дыма без огня не бывает. И хотя все давно знали, что Лилиан Флорин отъявленная сплетница, но все ею сказанное спустя некоторое время, пройдя через несколько уст, по привычке начинало восприниматься как правда.

А тут еще соседи щедро одарили Лилиан своим сочувствием, простив ей сразу многие гадости. Ведь как-никак она потеряла родную внучку! Но Моника, даже несмотря на это, не в состоянии была вызвать в себе жалость к Лилиан. Нет уж, свое сострадание она целиком отдаст ее дочери! Для Моники было загадкой, как у Лилиан могла родиться такая дочь. Такую славную девушку днем с огнем поискать. Шарлотту Моника так жалела, что при мысли о ней разрывалось сердце.

Но назло Лилиан она не прольет ни слезинки!

Айна удивленно посмотрела на Никласа, когда он, как обычно, в восемь часов появился в амбулатории.

– Здравствуй, Никлас! – И, немного поколебавшись, добавила: – А я думала, ты дольше пробудешь дома.

Он только мотнул головой и ушел к себе в кабинет. У него не было сил давать объяснения, рассказывать, что не мог выдержать дома больше ни минуты, хотя чувство вины от сознания собственного предательства тяжело давило на плечи. Не нынешняя, а другая и худшая вина погнала его сейчас прочь от Шарлотты, заставив бросить жену у Лилиан и Стига наедине с ее отчаянием. Сознание этой вины стискивало ему горло, не давая свободно вздохнуть. Никлас был уверен, что, останься он там еще немного, он бы задохнулся. Он даже не смел взглянуть Шарлотте в лицо, боялся встретиться с нею взглядом. Написанное в ее чертах горе в сочетании с его нечистой совестью были для него невыносимы и заставили сбежать из дома на работу. Никлас понимал, что поступает трусливо, но он давным-давно утратил все иллюзии относительно своей персоны и знал, что не может назвать себя сильным и мужественным человеком.

Однако это не значит, что он желал гибели Сары. Он вообще никому не желал смерти. Никлас схватился за грудь. Войдя к себе, он сел за заваленный журналами и бумагами широкий письменный стол и сидел за ним, точно парализованный. Боль в груди была такой резкой, что он чувствовал, как она пронзила его, пробежав по венам, и сосредоточилась в сердце. Он вдруг понял, какое ощущение должен вызывать инфаркт. Ему было так больно, что хуже, наверное, не бывает.

Он взъерошил себе волосы. То, что случилось, чему требуется положить конец, предстало перед ним в виде неразрешимой головоломки. Тем не менее он должен ее разрешить! Он вынужден что-то предпринять. Так или иначе должен найти способ, чтобы выбраться из того тупика, в который сам себя загнал. Раньше все получалось так хорошо. Обаяние, мягкость, искренняя открытая улыбка не раз выручали его на протяжении ряда лет, спасая от неприятных последствий его поступков, но сейчас он, может быть, зашел слишком далеко, и выхода больше нет.