Своя-чужая боль, или Накануне солнечного затмения - Наталья Андреева

Девушка энергично начала вращать руками колеса, разворачивая кресло. Минуя кухню, они проследовали в маленькую комнатку, раньше бывшую просто кладовкой. При жизни Сабина облюбовала ее для хранения своих бумаг. Она не любила просматривать уже написанные, но, по ее мнению, неудачные стихи, но и выбрасывать их боялась. А вдруг? Была у нее мечта издать воспоминания, да и среди неудачных текстов попадалась пара-тройка заманчивых рифм.

– Быть может, я вычерпаю свой источник до дна и вернусь сюда поплакать над тем, как была когда-то талантлива, – говаривала Сабина. Больше всего на свете она боялась, что вдохновение ее покинет, в работе заключался смысл ее жизни.

Плакать о погибшем таланте Сабине не пришлось. Она умерла раньше, чем перестала писать песни. Кладовка же осталась практически пуста, в одном углу стоял стеллаж с бумагами, набросанными в беспорядке, у окна письменный стол. Сюда Александра Антоновна с помощью Сережи-младшего принесла из сарая почти что новый диван-экспресс, обитый синим велюром, два кресла, тумбочку, огромное зеркало, которое Сабина заставила его привезти из родного поселка. Мол, что-то должно напоминать об отчем доме. Поначалу зеркало отнесли в спальню, но через месяц жена заявила, что тени предков бродят по ту сторону и мешают ей ночью спать. Он покрутил пальцем у виска:

– Тебе, Маруся, давно пора обратиться к психиатру.

– Я – Сабина Сабурова, – надменно ответила жена. Он понял, что не следует больше называть ее Марусей. Поскольку ему был обещан новый «Форд», пришлось смириться. С тех пор он не называл ее никак. Ни Марусей, ни Сабиной. Обезличенно: «милая», «дорогая», «будь добра».

Зеркало тогда отправилось в сарай, и вот оно здесь. Жанну же заинтересовал стеллаж с бумагами.

– Это романы? – спросила она.

– Ну, во всяком случае, про любовь здесь должно быть много, – едва не рассмеялся Сергей. Любовь являлась главной темой творчества покойной жены. Прежде всего Сабина была Женщиной с большой буквы.

– Можно читать?

Сабуров нахмурился. Все ж таки чужой человек. Альковные тайны семьи Сабуровых не должны покинуть пределы этого дома. Надо бы выяснить, что в этих бумагах. Лару, что ли, сюда прислать? Может, кое-что из архива Сабины можно выгодно продать? Бывают же сумасшедшие, которые платят бешеные деньги за клочок бумаги, исписанный рукой кумира!

– Ничего не трогай, мы потом разберемся с бумагами, – обронил он. И вдруг добавил: – Этот диван стоял в нашей квартире. На нем спала Эля. Но Лара решила, что в интерьер этого дома он не вписывается.

– Здесь все решает Лара? – презрительно спросила Жанна. Ого! Уже почувствовала врага!

– Просто у нее хороший вкус, – ответил он. – Ты всем довольна?

– Да, – коротко ответила девушка.

– Вскоре Лара займется твоим лечением. Сюда приедет врач.

– А Лара – она кто?

– Лара – это Лара.

– Понятно, – со значением сказала Жанна.

Неожиданно для себя он разозлился. Что ей понятно? В девятнадцать лет? Когда впереди вся жизнь, долгая и трудная, и кажется, что первая любовь – до гроба. Что чаша бездонна и в ней божественный нектар. Пей и наслаждайся. Но – увы! Не бездонна, и на дне ее осел горький осадок: ненависть и презрение. Презрение прежде всего к себе, к своей слабости, а ненависть – к законной жене, которая не может жить просто, без упоения и восторга. Которая требует от него юношеской пылкости и неземной страсти. Он вдруг вспомнил последние ночи, проведенные с Сабиной, и содрогнулся. Есть любители ходить по раскаленным углям, он же предпочитает просто полежать возле небольшого костерка. В сорок лет хочется покоя. И удобства. И меньше всего на свете жаждешь резких перемен.

После пятнадцати лет мучений ему нужна удобная женщина, которая не станет требовать больше того, что ему по силам.

Но Жанне он ничего объяснять не стал. Толку-то? И кто она такая, чтобы его осуждать и вызывать на откровенность? Лара в его жизни величина постоянная, а Жанна сегодня есть, завтра ее уже нет.

– Отдыхай, – коротко сказал он и вышел из комнаты, оставив девушку одну.

Жанна ликовала. Вот оно! Черновики, сплошь покрытые нотами и кривыми строчками. Почерк скверный и непонятный, строчная буква «т» чередуется с прописной. Будто до конца жизни Сабина была не уверена в том, как следует ее писать. Говорят, по почерку можно многое узнать о человеке. Если так, то Сабина Сабурова была человеком сложным, чье настроение быстро менялось, судя по тому, сколько зачеркнуто и как часто обрываются строчки. На полях кое-где встречается размашистый автограф: Сабина Сабурова. Это уже мания величия. Но она имела на это право. Как и на многое другое.

«Ничего не трогай», – сказал Сабуров. А кто он такой, чтобы ей запрещать? Сегодня они живут под одной крышей, завтра разбегутся и никогда больше не встретятся. Только бы вылечил ее. А он вылечит, потому что обязан ей своей свободой. И Жанна без колебаний начала рыться в бумагах.

Какая притягательная личность Сабина Сабурова! Подумать только: звезда! Сколько раз она видела ее по телевизору и даже не мечтала приблизиться настолько, чтобы тайны великой певицы оказались на расстоянии вытянутой руки!

Жанна жадно схватила с полки альбом с фотографиями. На первой странице выцветшими от времени чернилами размашисто написано:

        И в черные будни по графику,

        И в самые светлые дни

        Храни ее фотографии,

        и письма ее – храни.

Подпись: «Маша Малинина». И тут же вспомнились слова Сергея Сабурова: «Марусей ее звали…»

В этом альбоме никакой певицы Сабины еще не существовало. Была девушка с русой косой, перекинутой через плечо, Маша Малинина. На групповых школьных фотографиях она терялась в ряду рослых, уже оформившихся одноклассниц. Пучеглазый лягушонок с большим некрасивым ртом. В центр ее не ставили, камеру наводили на красивых девочек, оттого лицо будущей звезды везде чуть размыто. Должно быть, поэтому старые школьные фотографии Сабина отправила в кладовую. Она хотела избавиться от воспоминаний детства и юности. Сергея Сабурова в альбоме не нашлось тоже. Он появился в жизни Маши чуть позже. Зато был Он.

Жанна так себе это и представляла. Все песни Сабины посвящались несчастной любви. Великая певица страдала. Не раз, замирая, Жанна слушала, как ее звонкий, сильный голос звенит на высоких нотах и тут же камнем падает вниз. И становится бархатным, влажным. У голоса Сабины Сабуровой был широкий диапазон. Очень красивый тембр. И песни хорошие. Но они не о муже. Так любить человека, который пятнадцать лет находится при тебе неотлучно? Которому рожаешь детей, стираешь носки и варишь борщ? А он тебе изменяет и изо дня в день устраивает сцены? Почему-то Жанна уверена, что они жили плохо. Любви между ними не существовало. И эта Лара…

Значит, есть Он. Жанна листала альбом с фотографиями, заранее зная, что человек этот здесь. Он пришел в песни Сабины из юности. Он сделал ее великой певицей. Во имя Него совершались все ее подвиги.

Под одной из групповых фотографий подпись: «Моя единственная любовь». Единственная подчеркнуто. Чернилами, менее выцветшими, значит, гораздо позже. Лицо юноши обведено синим фломастером, буквы выведены старательно, округло. И буква «т» прописная. А как же Сабуров? Почему они не поженились, Сабина и парень, лицо которого обведено на школьной фотографии? «Моя единственная любовь». Жаль, что снимок черно-белый. Интересно, какого цвета у него глаза?

Вот и еще один снимок. Тоже черно-белый, похоже, для паспорта. Сличила: он. Парню лет шестнадцать-семнадцать, волосы светлые, чуть вьющиеся, губы сжаты, взгляд упрямый, но какого же цвета у него глаза? Светлые, похоже, голубые. Или зеленые? А лицо красивое. Хотя черты его жесткие, хищные. Девочки к таким мальчикам тянутся, в них чувствуются сила и надежность.