280 дней вокруг света: история одной мечты. Том 1 - Артемий Сурин

Едем. Вдали, посреди выжженной пустыни, возвышается огромная коробка. Вижу ее внушительный размер, высокие двенадцатиметровые стены и колючую проволоку, словно ощетинившуюся перед очередной жертвой.

ЭТО ТЮРЬМА.

Странно, но паники уже нет. Я полностью осознаю, что меня привезли в тюрьму и сейчас бросят в камеру, как какого-то неизвестного преступника. И ни о каких звонках в посольство, ни о каких контактах с внешним миром речи уже идти не будет.

Кто знает, сколько живых трупов уже влачат жалкое существование в этих стенах. Есть среди них и воры, и убийцы. Конечно, и несправедливо осужденные. Или туристы, которые точно так же, как я, приехали в Иран с миром, чтобы взглянуть на великое наследие Древнего Вавилона. И вот оно, это наследие, – возвышается среди пустыни, как гигантский мавзолей, полный живых мертвецов и призраков.

Останавливаемся у входа. Стук в тяжелую железную ржавую дверь. Маленькое решетчатое окошко подымается, показав пару черных недоверчивых глаз. Внутри – огромная открытая территория по типу воинской части, похожая на плац. Полицейский с барсеткой и водитель идут на пару шагов впереди. Я понимаю, что дальше в тюрьме будет обыск, и у меня отберут все. Это последний шанс выйти на связь.

Не теряя времени, вынимаю телефон и пишу консулу очень короткий текст: «Я в тюрьме. Спасайте». Пишу тот же пост в фейсбуке. Прикрываю телефон полуторалитровыми бутылками. Сообщение доставлено! Успел!

В этот момент коп поворачивается, будто глаза у него на затылке, и все видит. Молча отбирает телефон, глядя со злостью прямо мне в глаза, и мы заходим на проходную.

В предбаннике проходной сидят трое. Один из них толстый лысый мужчина средних лет, по духу и фактуре напомнивший ардаканского судью, другие двое «приспешников» помоложе. Они поглощают мясо из тарелок прямо руками, макают лепешки в густой соус, жадно набивают рты, громко чавкают. Увидев меня, резко оживляются: первым подходит тот, что помоложе и поборзее. Вразвалочку, с автоматом наперевес, чувствуя свою значимость в схватке с беззащитным человеком, лишенным прав в чужой стране. Он подталкивает меня к своим жующим товарищам, гогочет, визжит что-то на фарси. Начинает бить по щекам. Сначала слабо, с издевкой, а потом хлещет увесистые пощечины, не жалея сил.

Стискиваю зубы – нужно терпеть. Щеки горят от боли, возмущения и гнева, от унижения и осознания собственного бессилия. Защищаться нельзя. Инстинктивно хочется укрыться, поворачиваюсь спиной, вжимаю голову в плечи. И сразу чувствую сильный удар в затылок. В глазах вспыхивают искры, но мне удается устоять на ногах. Раздосадованный моей стойкостью, тюремщик грубо толкает меня в следующую комнату под общий смех и улюлюканье. Двое других провожают меня горящими, торжествующими взглядами и вытягивают шеи, будто гиены.

– Welcome to our hotel! – гогочут они уже по-английски с ужасным акцентом. – Сheck-in, check-in, mister, check-in!

Я не спрашиваю ни про адвоката, ни про звонок в посольство. Просто молчу и, сцепив зубы, прохожу дальше.

В другой комнате глаза слепит синий неоновый свет лампы, напомнивший процедурную для кварцевания из харьковского детства. Здесь меня перестают бить, старательно записывают данные. Отводят к доктору, который выделяется на фоне местных гиен, как тополь среди кустов. Аккуратный, педантичный, интеллигентного вида, но тоже абсолютно равнодушный и отстраненный от человечности. Ему бы работать патологоанатомом и препарировать трупы. Впрочем, подумал я, поскольку он работает в иранской тюрьме, живые люди для него те же препараты, только с отсрочкой.

– Вес?

– Рост?

– Возраст?

– Группа крови?

– Чем-то болен?

– Зависимость от наркотиков?

– Принимаешь лекарства?

– Татуировки?

– Украйна? Это где – в Африке?

Снова гогот. У меня забирают личные вещи, даже шляпу. Требуют разблокировать телефон, видят последние посты в фейсбуке и приказывают удалить.

Все. Не осталось ничего.

Меня ведут по хмурым внутренним коридорам тюрьмы, черт знает сколько поворотов. И вот она, конечная точка, – небольшая узкая камера. Комнатушка с голыми стенами, без кроватей, без туалета, только дырка в полу. Вонь, как на помойке. На грязных подстилках лежат еще три человека в серо-синих засаленных робах.

Вхожу и сажусь прямо на пол, для меня подстилки не нашлось. Заключенные обращаются ко мне на фарси, со смешками, но уже без той очевидной злобы. Ощущаю смесь любопытства, возможно, даже какой-то человечности с искренним удовлетворением от того, что не они одни попали в беду.

Не имея представления, как долго придется быть в этой камере, я решил отстраивать отношения с новыми соседями на максимально нейтральной передаче. Важно никого не спровоцировать, ведь одному богу известно, кто на самом деле мои сокамерники. Я молчу, иногда киваю головой в ответ на их обращения. Все равно ведь толком ничего не понимаю. Заключенные продолжают разговор между собой – явно обсуждают меня. Как с хищниками, здесь главное – не смотреть никому в глаза, избегать прямого контакта.

Так проходит много часов. Пять, может, семь, не знаю. Легонько покачиваюсь из стороны в сторону, успокаиваясь, будто медитируя. Моя жизнь все еще моя. Где-то далеко – родные и близкие люди, они любят, ждут и делают все, чтобы я вернулся домой.

Но все произошло так быстро! Схлопнулось в одно мгновение, неожиданно и жестко. Были планы на жизнь, кругосветное путешествие, которое еще не окончено… Еще не замкнулось. И оно ведь не должно закончиться прямо здесь, в этой вонючей камере посреди иранской пустыни. Не должно…

Что же делать дальше? Как быть с семьей, с делами, со всеми людьми, которые от меня зависят и надеются на мое возвращение?

«Все будет хорошо, это на пользу», – мысленно раз за разом повторяю мантру, не давая скатиться в отчаяние и жалость к себе. Стараюсь не включать логику, не думать, в чем может быть польза от такой абсурдной, кошмарной ситуации. В тюремной камере эта мысль кажется настолько нереальной, что в нее непросто поверить. Но я искренне верю и всю жизнь живу по этим принципам. То, как мы мыслим, как воспринимаем проблемы, падения, ошибки, – это и есть мы, наша Вселенная. Я верю и принимаю как данность: все – опыт, все к лучшему.

Все будет хорошо, все пойдет на пользу. Терпи. Не ломайся. Терпи…

Сидя на холодном полу, погруженный в свои образы, я жду, пока кто-то или что-то решит мою судьбу.