Тёмные пути - Андрей Васильев

Пока шли суд да дело (причем в самом прямом смысле), Митрохин заключил договор с одной известной своей деловой репутацией управляющей компанией, передав им права на ведение своего бизнеса, устроил судьбу дочери утонувшего делового партнера, назначив ей изрядных размеров пенсион и отправив все в ту же Англию, отбил изрядное количество поклонов в старых церквях и сломал десятка два ребер наиболее назойливым акулам пера. А как только дом достроили, переехал туда и с тех пор, насколько мне известно, территорию его не покидал. На похороны жены он и то не поехал. Про интервью любым изданиям и все такое прочее можно даже и не упоминать.

Впрочем, рассказ Шлюндта о том, что его коллега каким-то образом с Митрохиным имел беседу, меня особо не удивил. За закрытыми глухими воротами имелся гостевой домик, эдакое место свиданий с большим миром. Волей-неволей затворнику все же приходилось с ним общаться, туда то и дело наведывались сотрудники управляющей компании, некоторые деловые партнеры из числа ключевых, которые с посредниками разговаривать не желали, кое-какая родня, большей частью дальняя, рассчитывающая отщипнуть крошку от состояния спятившего свойственника, ну и органы правопорядка, разумеется. Эти наведывались чаще всего. И по старым делам, экономического свойства, и по новым, связанным чаще всего с нанесением травм различной степени тяжести.

Ясное дело, что для журналистов вход за ворота был закрыт, о чем, кстати, их извещала специально повешенная табличка. Но это только распаляло пыл сочинителей, особенно тех, что помоложе, которые грезили скорой мировой славой, открывающей им врата великих возможностей. Потому время от времени будущие звезды прессы ночной порой пробовали перебраться через забор, чтобы забабахать убойный репортаж.

Подавляющее большинство из них попадало в недобрые руки охраны, получало несколько ударов в живот и по почкам, а после выбрасывалось за ворота. На камерах и иных устройствах слежения Митрохин не экономил, потому сложностей тут никаких не возникало. Впрочем, находились иногда удальцы, которые обнаруживали «мертвые зоны» или подменяли сигналы, а после умудрялись проникнуть на территорию придомового парка. Им везло меньше, до них добирались собаки, которых выпускали на ночь. Одного такого погрызли сильно здорово, он после в больнице пару месяцев лежал.

Ну а двоим довелось попасть в дом, где проживал миллионер-затворник. Один проживал, к слову, с тех пор как умерла жена. Охране, как и малочисленной обслуге, были выделены отдельно стоящие флигеля.

И вот тут начинается самое непонятное. Никто не знает, что эти двое увидели в доме, но всем известно, что с ними стало. Они спятили. Оба. С ума сошли в смысле, причем настолько крепко, что до сих пор в него и не вернулись, только таращились на окружающих испуганно да время от времени под себя ходили. В разное время разные люди, а результат один на двоих. И ведь это не девочки-припевочки какие-то, это пусть молодые, но журналисты, товарищи с железными нервами и полным отсутствием свойственных большинству обычных людей принципов.

После этих случаев снова случился небольшой вал статей, в основном в интернет-изданиях, несколько спутниковых каналов выдали передачи-расследования на этот счет, в которых не прозвучало ничего нового, но тем все и кончилось, про Митрохина опять забыли.

Вот и мне бы про него не вспоминать, ан нет, пришлось. И, скажу честно, радости я от этого не испытал никакой. В свете того, что я узнал за последнее время о нашем мире, до того насквозь реалистичном и материалистичном, кое-какие нюансы этой истории расценивались мной немного не так, как раньше. Зачем, например, могилу цементом залили? Чтобы туда кто не забрался? Или наоборот – чтобы кто-то из нее не выбрался? Почему Митрохин в дом никого не пускает? Потому что видеть никого не хочет? Или же чтобы кто-то не увидел то, что для чужих глаз не предназначено?

– В этом доме гостей не просто не любят – их там попросту не бывает, – произнес Шлюндт, как мне показалось, с удовольствием. – И это тот случай, Валерий, когда все мои связи и знакомства бессильны. Рад бы помочь, но не могу.

– Печально, – вздохнул я. – Но если ваша наводка сработает и предмет станет моим, то гонорар вы получите, как и было оговорено.

– Само собой. – Покивал старичок. – А теперь, молодежь, я вас оставлю, а сам поеду. День к вечеру клонится, а у меня еще полно дел. Хотелось бы еще вопрос с монетами, конечно, разрешить, но есть у меня такое ощущение, Валера, что тебе сегодня уже не до меня. Но завтра мы все же по этому поводу встретимся. И еще надо бы обсудить одно дельце… Ладно, все завтра.

Антиквар положил на стол две тысячные купюры, после подумал, заменил одну из них на пятисотрублевку, помахал нам ручкой и вышел за дверь.

– Вот же жлоб! – усмехнулась Стелла. – Съел больше всех, даже Арвидовский стейк расковырял, а денег оставил с гулькин нос.

– Натура у него такая, – заступился я за Шлюндта. – Да и не видела ты настоящих жлобов, поверь. Ладно, это все мелочи. Что с Митрохиным делать – вот вопрос, я даже не представляю пока, с какого конца надо заходить. Тут взлом с проникновением, и то, по ходу, не вариант.

Я врал. Некая идея посетила меня почти сразу же, но была немедленно отметена в сторону, как полностью нереалистичная.

– Свою точку зрения на данный вопрос я уже изложила, – отозвалась Стелла, успевшая прихватить второй эклер, не тронутый Шлюндтом, и теперь с аппетитом его уплетавшая. – Как было сказано ранее, на меня не рассчитывай, я в этот дом не полезу. Понятия не имею, что с ним не так, но тут явно припахивает чем-то очень нехорошим. Не просто же так те журналисты рехнулись?

– Хорошо, – согласился я, – как скажешь. Но тогда и доли твоей в кладе, что я после отыщу для Шлюндта, не будет. До коммунизма, когда все достается всем поровну, наша страна так и не добралась, потому материальные блага распространяются исключительно среди тех, кто что-то делает, а не ровно сидит на попе. Но ты, если хочешь, можешь для отведения души погалдеть на тему «все разворовали, сволочи», я минутку-другую тебя послушаю.

– Валер, дело не в том, что я ничего делать не желаю, – задушевно сообщила мне ведьма, промокнув уголки губ салфеткой. – Мне страшно. Знаешь, я доверяю своей интуиции, она меня почти никогда не подводит. В последний раз я ее не послушалась месяц с лишним назад, когда решила съездить к одному старому дубу и около него кое-какой ритуал провести. Она тогда просто орала: «не делай этого», но я плюнула и поступила по-своему. В результате я сижу здесь и общаюсь с тобой, вместо того чтобы заниматься чем-нибудь по-настоящему интересным и полезным. В смысле для меня полезным, а не для Великого Полоза или мерзкого старикашки Шлюндта. Сейчас происходит то же самое, интуиция в голос вопит, что туда мне соваться нельзя. Не знаю, что там ждет тебя, но мне точно придется лихо, это факт. Так что обойдешься без меня.