Тёмные пути - Андрей Васильев

Или она сама королевских кровей? Может, сестра или даже жена венценосной особы?

Ладно, узнаю со временем. Не от Шлюндта, так из продолжения видений. Они теперь меня постоянно станут одолевать, пока я цели не достигну.

Я закончил рисунок, взял телефон, чтобы получившийся результат сфотографировать, и выяснил, почему тот столько времени молчит. Он разрядился, а я этого даже не заметил. Вот ведь! Надо менять аппарат, батарея совсем не держит. И ведь вчера почти весь день выключенный пролежал.

– Валера! – В кабинет заглянула Анна Петровна, причем было заметно, что она, мягко говоря, смущена. Или удивлена? – Тут к тебе девочка пришла.

– Кто? – Выражение моего лица стало, скорее всего, не менее изумленным, чем у нее.

– Девушка, – поправилась старушка. – Говорит, что ты ей нужен. Аглая Ивановна пыталась объяснить, что здесь не открытый архив и не присутственное помещение, но она очень боевитой оказалась.

– Когда это Аглаю Ивановну смущало? – проворчал я, догадываясь, кого нелегкая принесла. Как видно, не дозвонилась до меня Стелла, решила лично приехать, чтобы, как в том фильме, сказать, насколько я ей безразличен.

– Никогда, – покладисто отозвалась Анна Петровна. – Но тогда эта девушка объяснила, зачем пришла, и повод оказался очень весомый. Валерочка, поздравляю тебя, ты скоро станешь папой!

Глава вторая

– О как! – искренне удивился я. – И кто у нас счастливая мама? Нет, правда интересно, кому так свезло.

Есть у меня подозрение на тему того, кто именно подобным образом развлекается, тем более что истинную благую весть на данную тематику сюда могла принести только Юлька, а она, даже окажись и в самом деле беременной, вряд ли станет со мной сейчас разговаривать. Очень она здорово в субботу на меня обиделась, тут двух мнений быть не может. Не исключено даже, что наши с ней дорожки разошлись в разные стороны навсегда. А что, с нее станется назло всему миру и мне лично выйти замуж за какого-нибудь бизнесмена средней руки, напрямую зависящего от ее отца, а после свалить на пару лет проживать куда-нибудь в Италию. Ей всегда нравилось Сорренто.

Но чтобы она пришла сюда, да еще делилась с кем-то столь личными переживаниями? Да никогда!

Зато приятен тот факт, что кое-кто, похоже, не столь обидчив, как моя подруга детства.

– Валера, Валера, – смутилась Анна Петровна, – как так можно говорить? Откуда в тебе этот цинизм? Ты раньше таким не был.

– Был, – вздохнул я, – просто вы этого не замечали. Ну и повод показывать свое истинное лицо не возникал.

– Понимаю-понимаю. – Заулыбалась старушка. – Защитная реакция психики, у Малышевой про это целая передача была. Там еще в мозг передавался этот… как его…

– Вале-е-ера, – раздался из коридора голос, полностью подтвердивший мои догадки. – Валерочка! Ты где?

– Так вот он. – Анна Петровна отмела в сторону воспоминания о мозге и Малышевой, заулыбалась и изобразила жест из категории «добро пожаловать». – Проходите, Стеллочка.

– Спасибо. – Появившаяся в дверном проеме ведьма была сама скромность и обаяние, ее глаза лучились неподдельной добротой. – Какие же у моего Валеры славные коллеги! А я, дура, еще переживала, ревновала…

Она махнула ладонью, а после приложила ее к глазам, как бы давая понять, что вот-вот от стыда пустит слезу.

И ведь знала, змея, куда шла. Сарафанчик в стиле шестидесятых годов натянула на себя, волосы лентой перехватила. Не девушка, а сплошная ностальгия по тому времени, когда мои сослуживицы были молодыми.

– Да что ты, что ты! – Анна Петровна предсказуемо растрогалась. – Наш Валерочка тихий, смирный, никогда ничего такого. Да и с кем? С нами, антиквариатом?

Сказав это, старушка рассмеялась, а ведьма ее еще и приобняла, несомненно, окончательно растопив немолодое сердце моей коллеги.

– Ну, вы поговорите, а я пойду, – заторопилась старушка. – Дел-то еще, дел…

И вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Н-да, – выждав минутку, произнесла Воронецкая, оглядев мою каморку. – Знаешь, Валера, а ведь это диагноз. Вот прямо он. Ладно раньше ты тут ютился, это хоть как-то можно было понять. Пусть с трудом, но понять. Наследник неплохого такого состояния взбрыкнул, нахамил отцу, решил жить своим умом и трудом, отказавшись от мажорского бытия. Ну да, подобное припахивает легкой сериальностью, но иногда все же встречается в живой природе. Но сейчас, когда у тебя есть вполне легальный способ жить нормальной жизнью без родительских капиталов, оставаться тут… Ты мазохист?

– Нет. – Я развалился на жалобно скрипнувшем кресле. – Мне здесь нравится. Лучше скажи, ты зачем моих бабулек перебаламутила? Они же мне теперь жизни не дадут. Одна половина – из-за разрушенных иллюзий, другая – из женской солидарности.

– Иллюзий? – непритворно изумилась ведьма. – Ты о чем, Швецов? Не пугай меня! Я когда про диагноз упомянула, не думала, что настолько в точку попаду. Хотя это кое-что объясняет, конечно. Вот же, а я ведь было начала в себе сомневаться.

– Все-таки ты испорченная морально особь, Воронецкая. – Поморщился я. – Вон какие гадости в твой воспаленный разум проникают. Бабуськи меня то и дело сватают за своих соседок, племянниц и еще невесть кого. Подозреваю, что даже некий тотализатор работает, и самая удачливая Ханума раньше или позже загребет большой куш. Вернее, так они полагают. И зря, у меня ничего такого в планах не было и нет.

– Они о тебе заботятся, между прочим, – обличительно произнесла Стелла. – Но вообще жалко, что я про это не в курсе была. Выходит, я тебе не насолила, а помогла. Это обидно. Теперь тебе жить станет легче, что плохо.

– Да сейчас, – я невесело усмехнулся. – Теперь каждый божий день станет начинаться с расспросов о тебе, обо мне, о ребеночке и сроках бракосочетания. Мол, нельзя так, если уж размножился, так женись, не позорь хорошую девочку. Они мне в черепе через неделю дырку просверлят, можешь поверить.

– Славно как. – Воронецкая погладила себя по животу. – Надо будет в конце августа сюда снова заявиться, только непременно с накладкой на животе, чтобы выпуклость обозначить, и посетовать на то, что ты не желаешь узаконивать отношения. Мол, это несовременно, никому не нужно и так далее. Можно еще слезу пустить, причем некрасиво так, чтобы губы в разные стороны разъехались. Ох, тебе тогда несдобровать! А еще увольняться придется, не иначе.