Гость волшебного мира. Книга 1 - Владимир Серышев

Но, по дому стучал лишь раздражённый быстрый топот. Потом, загрохотало пустое ведро, и резко скрипнула вторая дверь. Через миг, в одном из окон – в комнате – мелькнул силуэт Шнурка.

Тогда и Репка, чуть помедлив, поднялся на крыльцо.

Баба Сейда отрешённо смотрела куда-то в землю, словно отгородившись от происшедшего.

Двое полицаев робко переступили через калитку.

– Захар… – окликнул один из них Репку. – Может мы… Давайте, вы через окно нам всё передадите… Чего топтаться-то там вчетвером…? – забормотал он, трусливо поглядывая на бабу Сейду.

Ничего не ответив, Репка вошёл в избу.

Баба Сейда же молча спустилась с крыльца и двинулась вон со двора – лишь посох тихо постукивал по земле.

Позади неё, в окне за стеклом возник Шнурок и толкнул ладонью раму, но створки не открылись.

Перекосившись от гнева, Шнурок скинул с плеча винтовку и жёстко врезал по раме прикладом. Раздался глухой удар, колыхнулись стёкла – окно по-прежнему не поддалось.

Тогда Шнурок ударил с размаху, сильнее и злее. Сухо треснула древесина, створки резко распахнулись во всю ширь, а затем пружинисто схлопнулись обратно. И окно взорвалось россыпью мелких осколков.

Полицаи во дворе пригнулись, как присели. Шнурок едва успел вскинуть ладони, с грохотом уронив винтовку. Сотни стеклянных иголок вмиг посекли его ладони и пальцы, во все стороны брызнула кровь. Шнурок истошно заорал, бешено тряся руками. Но, ведьма даже не обернулась на ходу.

Шнурок исчез в оконном проёме, слышны были только его дикие вопли. Два полицая попятились.

– Бабуся… – жалобно зачастил первый, когда колдунья проходила мимо. – Нам ты не сделаешь худа…? Ведь мы ж не заходили!

Баба Сейда, сурово глянув на него, вышла за калитку. И тут же увидела Витю, прижавшегося на корточках к забору. Витя поднял на неё глаза и несмело улыбнулся. Ведунья смотрела холодно и строго.

– Уведи его домой! – бросила она кому-то за спиной Вити и отвернувшись, пошла прочь.

Витя быстро обернулся – прямо за ним стояла мама, встревоженная, напуганная, теребившая кончик кофты в руках.

А баба Сейда пошла по дороге вдоль деревни.

Миг спустя из её избы выскочил Шнурок, без винтовки. Одна рука его была кое-как обмотана окровавленным платком. Испуганно и в то же время, зло скуля, он выбежал со двора и помчался в другую сторону, к реке, зубами выдёргивая мелкие осколки из ладони. Полицаи растерянно глядели ему вслед.

– Оставил свою кровь у ведьмы в доме… Будет худо ещё больше… – пробормотал второй полицай.

Из окна выглянул хмурый Репка.

– Чего встали? Принимайте… – и скинул на землю первый мешок. – Живее! – прикрикнул он, увидя, что полицаи медлят.

И начался грабёж ведьминого дома. На первый взгляд, казалось, будничный, обычный, как у всех вокруг.

Только полицаи во дворе то и дело вздрагивали от любого звука в избе бабы Сейды. Да Репка позже вышел мрачный, молчаливый, погруженный в свои мысли. Про Совиных в тот день он так и не вспомнил.

Да впрочем, было уж ему не до того – офицеры нашли прислуге новую работу, велев, вместо обеда замерить местные поля и огороды.

Под присмотром офицеров полицаи так же сосчитали все яблони и сливы, кусты крыжовника, смородины и облепихи.

Офицеры неотступно следовали рядом, делая расчёты у себя в листках.

А потом был общий сбор деревни. Селян переписали поимённо, для постановки на учёт в комендатуре.

И объявили им – ошарашенным, ограбленным и разорённым, что их земля и урожай с неё, отныне собственность немецкой армии, чья часть сегодня тут прошла.

И всем окрестным деревням вменялось кормить эту войсковую массу, разместившуюся на базе леспромхоза, в соседнем посёлке Котлы.

И потому, согласно офицерским расчётам, от Караваево требовалось сдать к осени почти весь урожай.

Кроме того, увозя с собой караваевский скот, немцы оставили корову Дарью, двух молочных поросят и десяток кур, которые предоставлялись деревне в аренду.

От коровы было велено сдавать по три ведра молока ежедневно, от кур – по одному яйцу с каждой в день. Поросят же надлежало откормить к Рождеству на офицерский стол и чтоб по триста килограммов туша.

А сверх того – увидя рядом лес и реку Вьюнку – завоеватели добавили в список поставку рыбы и лесных ягод.

После чего, хозяйственный взвод, наконец, покинул деревню, гремя и пыля доверху забитыми грузовиками.

Полицаи в кузовах спешно жевали, разламывая остатки пирогов друг у друга в руках. Шнурок, в дальнем тёмном углу, баюкал туго перебинтованную кисть.

Старик же, староста, потрясённо глядя в оставленный ему список налогов и сборов, тихо бормотал:

– Это, бабоньки, уже не голод. Это – верная смерть…

ГЛАВА 2 Лес

На дне кружки ещё оставалось немного молока – ровно для последнего куска хлеба. Луковицу Витя, по-прежнему, будто не видел. Хоть голод и терзал его желудок, но не настолько, чтоб заставить есть всё подряд.

Мама сильно переживала из-за Витиных, как она считала, привередливых капризов.

– Ничего, зима это исправит – сказал ей староста в один из дней.

И мама, вздрогнув, побледнела, как в Караваево теперь бледнели все, при мысли о грядущей зиме. Ведь с ней, рука об руку, приближалась та самая, верная смерть. Её зловещая тень – призрак голода-убийцы – застыла над деревней сразу, едва староста прочёл немецкий приказ. Будто его длинный текст был произнесённым вслух опасным чёрным заклинанием.

И пусть, кругом, на первый взгляд, казалось, ничего не изменилось. По-прежнему стояло солнечное лето. Цвели цветы, жужжали пчёлы и зрели яблоки в садах. Царил покой.

Короткое затишье рухнуло, как только староста, свернув немецкую бумагу, произнёс:

– Держаться надо теперь вместе. Иначе, перемрём…

И тут всё завертелось ураганным кувырком. На Караваево опять обрушились гомон, гвалт и суета.

Селяне кинулись сгребать в своих чуланах, погребах остатки съестного и тащить их к старосте в дом. Его изба отныне стала общим складом.

Деревня превратилась в суетливый, быстрый муравейник.

Старики торопливо сновали с мешочками и торбами туда-сюда, обратно.