Я иду искать - Джослин Джексон

– На этот вопрос мы уже отвечали.

– Ну… – протянул детектив, небрежно одетый, стареющий, лысеющий тип с широким, бледным лицом. Он казался добрым, больше похожим на отца, чем на человека, который допрашивал меня в больнице. Больше похожим на отца, чем мой собственный отец, стоявший в дверном проёме между гостиной и кабинетом и излучавший раздражение и гнев. Детектив сел напротив меня, чуть наклонился, и я почувствовала, что меня окружили со всех сторон.

Сразу после аварии меня допрашивать не стали. Я была мертвецки пьяна, изо рта хлестала кровь, меня рвало кровью и кислым вином, я стонала и отбивалась. Меня увезли прямиком в палату экстренной помощи, хотя я не помню дорогу.

Я почти насквозь прокусила язык справа. Мне вкололи обезболивающее, отчего он стал ощущаться как инородный кусок мяса во рту, и вырезали краешек, который было уже не спасти. Мне пришлось наложить пятнадцать швов, в желудок через нос ввели трубку, чтобы откачать алкоголь и проглоченную кровь, потом меня отправили на компьютерную томографию и положили в палату.

Проснувшись утром, протрезвевшая и мучимая стыдом, я увидела возле больничной койки мать, нервную, чересчур оживлённую. Она то и дело поглаживала меня, пытаясь успокоить. Она правда пыталась. Поначалу. Никаких обвинений, никаких нотаций, только уверения в том, что она всё исправит. Привыкшая выражать любовь в денежном эквиваленте, она рассказывала мне, что всё утро провела в поисках отличного адвоката и он уже в пути. Когда он приехал, она представила его мне как лучшего юриста в штате – с тем же видом, с каким на вечеринках подавала белугу.

У него был солидный галстук и серебристо-седые волосы, величавой копной обрамлявшие лицо. Он допрашивал меня целый час. Мой язык распух и пульсировал от боли, меньше всего мне хотелось рассказывать истории, но я старалась, как могла. Мои ответы, судя по всему, его удовлетворили. Мать сидела рядом, одобрительно кивая.

Всё было хорошо до самого конца, когда он сказал мне, что Тига арестовали и в кармане у него обнаружили половину косяка. Другие обвинения против Тига находятся на рассмотрении, добавил он, и я не смогла сдержать слёз.

Губы матери вытянулись в тонкую ниточку, она наклонилась ко мне. Я заметила у неё под глазами свежие синяки, бледно-фиолетовый цвет которых просвечивал сквозь тональный крем.

– Ты плачешь из-за этого мальчишки? Как ты можешь? Надо думать о себе. Тебя тоже могут обвинить в хранении наркотиков или в употреблении алкоголя, как говорит Митч. Скажите ей, Митч!

Адвокат покачал головой.

– Предоставьте это мне. Даже в самом худшем случае Эми вменят лишь мелкое преступление. Приговорят к исправительным работам.

– На неё заведут досье, – сказала мать. – Это последует за ней – за всеми нами – всюду.

– Куда последует? – спросила я. Слёзы хлестали по щекам, и я была не в силах их остановить.

– Она в переносном смысле, – ласково сказал адвокат.

Мать покачала головой.

– Нет, в прямом. Нам придётся переехать. Господи, дом Шипли – в двух кварталах от нашего! Извините, мы на минуточку, – сказала она Митчу, который вежливо сделал шаг в сторону и отвернулся к окну. Мать наклонилась ко мне так близко, что почти прижалась лицом к лицу. – Впервые вижу, как ты плачешь, и из-за чего? Из-за мальчишки?

Я покачала головой. Меня накрыла такая волна вины и стыда, что я с трудом могла дышать. Почему я не легла с Тигом на матрас? В надежде и ужасе, охвативших меня после поцелуя, я упросила его уехать. Я заставила его выехать на дорогу, которая привела к убийству миссис Шипли. Я плакала всю прошлую ночь. Я знала, что буду плакать ещё очень долго, и в том числе из-за Тига. Я пыталась распухшим языком сформулировать связное объяснение, но тонкая плёнка спокойствия, скрывавшая истинные чувства матери, лопнула, и хлынула едкая жалость к себе.

– Ты понимаешь, что это изменит жизнь всей нашей семьи? Отец ищет новую работу. Ты понимаешь? Брату придётся доучиваться непонятно где, – её ноздри раздулись, губы плотно сжались, казалось, она тоже вот-вот расплачется. – Нам всем пришлось жертвовать важными для нас вещами. Из-за тебя, Эми. Мы наняли для тебя Митча, и одно это обошлось… А ты сидишь тут и ревёшь из-за мерзкого мальчишки, который втянул нас в такие неприятности! – её голос стал громче. – Ты могла отправиться в тюрьму!

– Она несовершеннолетняя, – заметил адвокат, по-прежнему глядя в окно, будто изучая облака. – Сомневаюсь, что на неё заведут дело. И даже если так, досье будет закрытым.

Но это не слишком убедило мать. Она выпрямила спину, скрестила руки, ноздри по-прежнему раздувались.

– Простите, – промямлила я, икая и сморкаясь, пытаясь унять слёзы. Я никогда не была желанным ребёнком. Может быть, видя идеального Коннора, прирождённого спортсмена, умника и красавца, она решила, что дети получаются по спецзаказам. Может быть, окажись я стройной и блистательной, или будь я мальчиком, она любила бы меня не меньше, чем брата. Но она получила неуклюжую толстуху, которая ворует дешёвое вино и сбегает из дома с мальчишкой из неблагополучного района. Из-за меня наша гламурная, вызывающая всеобщее восхищение семья стала источником сплетен и тонких намёков на трагедию и пьянство, а я рыдаю над Тигом, вместо того чтобы быть благодарной и восхищаться тем, сколько мать потратила на адвоката.

– Я плачу не только из-за Тига. Мне так жалко Лолли и По…

– Хватит! – перебила она, и я поняла, что только усугубила своё положение. – Может, хочешь заявиться к ним и рассказать, как тебе их жалко? Дети остались без матери, бедный мужчина овдовел – может, им забыть об этом и радоваться твоим извинениям? Может, они сидят сейчас и думают: «Жалеет нас Эми или не жалеет? » Мы уезжаем, чтобы они никогда больше нас не увидели, чтобы хоть немного облегчить их боль.

– Но мне правда жаль, – пробормотала я, рыдая так громко, что адвокат уже не мог делать вид, будто его здесь нет. Он повернулся ко мне и протянул белый накрахмаленный платочек. Мать смотрела на меня, и её лицо отражало такую сложную гамму эмоций, что я не могла разобрать ни одной.

– Просто отвечай на вопросы Митча, – сказала она, и я почти перестала плакать, когда она сказала: – Надеюсь, нас не обвинят из-за того, что это ты напоила мальчишку.