Демонология нашего района - Ирина Москвина

– Сколько раз тебе было говорено не ругаться матом в церкви!

Или как эта подружка, она сама потом рассказывала невесте, когда они тогда катались по городу, а гостей отправили самопехом, захотела в туалет, и они заехали к другу ее жениха, а она там не влезла в стандартный узкий сортир со своими стальными обручами, вшитыми в кринолины…

Говно была свадьба, мельком думает невеста, сочувственно глядя на подружку и снова пытаясь дозвониться до жениха. Тот опять недоступен.

А подружка думает, что это у невесты свадьба говно, и та свадьба тоже была говно. И вообще они с этим тоже разведутся, потому что надо венчаться в церкви. Венчание – это на всю жизнь, а иначе так и будет вечное скакание с говна на говно. Со свадьбы на свадьбу. Вот они повенчались – и живут. Это шаг и решение, венчание, а не такая комедия. Где гули гадят в руки. У ее мужа, подружкиного, до нее было две жены, а повенчался он только с ней. И что, где эти жены? А они живут. Строят даже загородный дом в селе, где его брат-художник работает, восстанавливает церковь. Потому что все должно быть с благословления Господа, а эти точно разведутся. Он и младше ее, и внешне симпатичный. А она, прямо скажем, так себе. Вон, у нее уже все морщинки проступают, и вообще контраст, если вспомнить, какая она была на прошлой свадьбе…

– Может, без мужчин за стол сядем? Есть хочется – сил нет!

– А это что?

– А это он и есть – печеночный торт. Это, я так поняла, ее фирменное блюдо, очень вкусный.

Может, стол переставить? Так поставили странно. Чтобы жених с невестой были как-нибудь по центру. Но невеста говорит, что нормально, что они с женихом сядут сюда. Здесь стоит миска с оливье, это специально для жениха поставили оливье, он его обожает. Все садятся, но тут как раз входит жених, а за ним все остальные. Оказывается, они шли пешком, потом подъехали на трамвае, потом опять шли пешком. Вот называется и последний светофор! Если б ехали тогда дальше, точно бы никто не доехал.

– Каравай, каравай же надо откусывать! – кричит мама жениха. Мама невесты демонстративно молчит, это все без нее. Из ее рук на предыдущей свадьбе откусывали каравай, теперь спасибо, без нее. Квартира была его, но она туда и ремонты, и мебель, и всю технику. А потом, когда они развелись и она оттуда съехала, она, мама, пришла свою мебель вывозить, а он еще такой оскорбленный.

– Не подозревал, – говорит, – что вы такие мелочные, Светлана Васильна.

Муж-то этот предыдущий.

Да я, говорит, могла бы – обои со стен вывезла! Я для тебя, что ли, все здесь делала, чтоб ты со своей новой этим пользовался. Я, вообще-то, для своей дочери это делала. А он чуть ли не кричать начал, мол, не имеете права! На нее, правда, особо не покричишь. В общем, некрасиво расходились. А с виду приличный был, поначалу-то. Не мужик, просто не мужик оказался, и все. А така любовь была, така любовь! На руках носил. Этот, кстати, тоже носит, новый-то. На набережной, когда фотографировались, от Спаса на Крови на руках ее нес. И не пьет. Вот только куртка эта его меня убивала, свитер и куртка. Видно, это для него так принципиально, что он костюм не купил. Тогда б и сама не одевалась, и сама бы как-нибудь по-простому. А то что это – у тебя и платье, и лилии в прическе, и черт-те чего, а он в свитере и куртке. Нет, все, я здесь ни при чем. Хотя, может, и будут жить, но лучше не загадывать (думает мама невесты).

Не будут они жить! И ради платья, подозреваю, все это в основном и затевалось (думает подружка).

Каравай откушен, теперь молодых осыпают розовыми лепестками (лепестки потом заметете). Лепестки всю дорогу таскал с собой в прозрачном полиэтиленовом пакетике брат жениха, пакетик торчал у него из кармана, как в фильме «Сталкер». Теперь наконец избавился.

– Горько!

– Ой, как горько!

Невеста профессионально обнимает жениха за свитер.

– Вот красная рыбка, вот печеночный тортик. Салатики…

Печеночный тортик – это слой печенки, потом слой еще чего-то, и так далее, и все это круглое в форме торта.

– Ну, теперь, когда приехали, – говорит деловая тетя со стороны Сургута, – теперь можно и не шампанского.

– Не, – говорят девочки, – мы шампанское.

– Опять? – удивляется тетя. – А я по коньячку. Поухаживаешь за мной?

Это уже брату жениха, он уже рядом с ней, избавившись от своих лепестковых обязанностей. Коньячку, салатику. Курить уходят вместе, пододвигает ей стул. Она не родная тетя, вот оно что. Жена брата мамы жениха. Может, даже двоюродного.

– Горько! Ох, и горький коньяк…

Встают, невеста отработанным жестом обнимает жениха за свитер.

А почему, кстати, невеста, уже жена. А он – муж.

– Он – уже муж, а ты мне кто? У меня сын ненамного тебя младше…

Брат жениха, видимо, уже не раз это слышал, продолжает увиваться, шептаться, полыхать своим сургутским румянцем во всю щеку. Румянец, кудри русые облаком. Такой юноша голубоватого типа, недаром его тянет к взрослой тете, причем собственной. Они такие, у них все ориентиры смещены. Либо мужик, либо собственная тетя. Лишь бы наперекосяк. Тетя, кстати, коньяк дует только так, как лошадь. Этот только успевает поворачиваться подливать ей в перерывах между куреньями и шептаньями. Привыкли, видимо, там у себя в снегах греться на морозе.

– А салат с грибами вкусный?

– Это что-то необыкновенное…

– А мне вот еще красной рыбки, можно?

Надо же, какой шустрый! Не только эту свою собственную тетю окучивает, еще и здесь норовит. Нет уж, здесь тебе ничего не обломится, обойдешься. Правильно, иди лучше кури с ней.

– А что? И мой кот тоже со мной. Вот такой кот у меня. У меня, между прочим, сын дома ненамного тебя младше.

– Горько!

Встали, целуются, обнимает. Он ее – нет, а она его за свитер. Целуются каждый раз долго, на совесть.

– Вот, – воздвигается над столом очередная златозубая родственница. – Хоть вы и говорили, что с детьми спешить не будете, но судя как вы целуетесь – дети-то скоро появятся!