Демонология нашего района - Ирина Москвина

Электрик Александр

(городской романс)

Он пришел, когда его позвали, чинить выключатель, висящий на изоленте (выключатель), грозящий коротким замыканием, коротышом, пожаром, смертью, высокий, даже длинный, в пузырящихся на коленях и на заду лоснящихся штанах (это уже не выключатель, уже электрик Александр). Пришел, посмотрел на выключатель и надолго замолчал, долго смотрел на него, прозрачным взглядом, молчал, глядел на выключатель, и даже на прямой вопрос так же молчал и смотрел, волосы на затылке были прозрачны, не скрывая плешь, и лоснились штаны на заду, и прозрачен был взгляд, будто он сочиняет стихи. Но тут он ответил на прямой вопрос (что-то про выключатель), и стало понятно, что нет, не сочиняет. И что вообще он хотя бы в уме. Это плохой выключатель, ответил электрик Александр, поэтому он и висит у вас на изоленте. А вы пойдите и купите другой, хороший. Выключатель, правда, висел на изоленте совсем не от того, не оттого, что плохой, а с тех пор как отец семейства, как наш папа, наш папа в тот раз напился живого пива и ударил по нему кулаком, а еще по монитору, по дверце шкафа и по маме, и с тех пор все из вышеперечисленного тоже висит на изоленте либо вовсе пришло в негодность. А до этого было вполне хорошим. Но этого никто почему-то электрику Александру не сказал, а пошли купили другой хороший выключатель. Про него электрик Александр тоже сказал, что он плохой, и стал выдирать из стены и изоленты предыдущий. И вся прихожая была завалена инструментами электрика Александра, и он откуда-то вытаскивал все новые, и зачем-то стал долбить отверстие под новый выключатель, хотя тот, казалось, был совершенно ростом со старый. И сыпался уже кафель в ванной, и сыпался бетон из стены, который электрик Александр старался стыдливо подбирать и особо крупные фрагменты относил и складывал в раковину. А некрупные так и лежали в прихожей, среди инструментов, среди ног электрика Александра, а он все ковырял что-то в стене и говорил про нее, что она тоже плохая, и это длилось, и длилось, и все уже сто раз пожалели, что вызвали его, и сто раз пожалели, что выключатель висел на изоленте, и сто раз пожалели, что папа тогда напился живого пива и разбил полквартиры и целую маму, и после этого то, что осталось от мамы, папу выгнало, и папа ушел, и теперь его здесь нет. А то бы сам починил выключатель. Папа тоже был электрик, и его тоже звали Александр. Так тоже бывает в жизни, еще и не так. А утро тем временем все продолжалось, уже переходя в день, и все продолжалась деятельность электрика Александра во тьме обесточенного коридора, с периодическими выходами на лестницу, никто не мог никуда пойти, ни на работу, ни гулять, все ждали, когда же это окончится, но это не оканчивалось никогда, лишь зияла в сумраке пустота в бетонной стене вместо изъятого плохого выключателя, лишь замедленно, как далекие солнечные отблески по дну водоема, перемещались белые руки электрика Александра, лишь белела плешь сквозь прозрачные, как водоросли, волосы, лишь нежнейшим жемчужным мерцанием лоснились штаны на заду. Лишь плавало вокруг его белых рук с отверткой прозрачное время, которое излечивает любые раны, излечивает постепенно, видимо, именно таким образом – длясь, и длясь, и осыпая вокруг себя бетонные крошки, и жемчужно мерцая штанами, в сумраке, муторно, светясь плешью, задерживая всю планируемую до этого жизнь. Но наконец и это тоже прошло, прошло полдня, и ушел электрик Александр, забрав свои инструменты, оставив несопоставимую с масштабами работ кучу бетонной крошки, оставив новый выключатель, оставив отколотый кафель в ванной, взяв за это шестьсот пятьдесят рублей. И уже к вечеру этого дня выяснилось, что новый выключатель работает плохо, гораздо хуже старого (даже в бытность его повисания на изоленте), что та его половина, которая должна включать свет в ванной, включает его отвратительно, то включает, то не включает, и надо каждый раз надавливать дополнительно на ее верхнюю долю, и ждать, и прилагать усилия. Что каждый раз в результате, пытаясь воспользоваться выключателем, приходится вспоминать электрика Александра, как он пришел, и длился, и бесконечно плавал во времени, сумраке, бетонных крошках и инструментах, и жалеть о том, зачем его позвали, за чем позвали, жалеть о повисшем на изоленте старом выключателе, жалеть о том, почему старый выключатель повис на изоленте. Жалеть о том, что папа тогда напился живого пива, ударил по выключателю кулаком, по маме, по дверце шкафа, по монитору, вспоминать это все при каждой, каждой попытке воспользоваться выключателем, каждый раз, когда загорается или не загорается свет. Каждый раз вспоминать электрика Александра и сразу же вспоминать папу, электрика Александра, по которому мы скучаем, который хочет к нам вернуться. Каждый раз, прилагая усилия, и ожидая, и надавливая на верхнюю долю – выключатель срабатывает, не срабатывает, я хочу к вам вернуться, свет загорается, не загорается, не загорается, в сумраке коридора, выключатель не срабатывает, срабатывает, я хочу к вам вернуться – каждый, каждый раз.

Чертежи Жерве

1. Илюша

Нет ничего определенного, все зыбко, все дрожит, перетекает, рябит, ныряет в подозрительное марево и выныривает уже своей полной противоположностью. Не за что схватиться, нечем измерить, не от чего отсчитывать. Верстовые столбы, линейки, весы и счеты – все, все врет, подмигивает, подтаивает по краям, не дается в руки. Даже земная ось – и та, подлая, вдруг закручивается спиралью, вывинчивая себя из земли прочь, желая и Илюшу вовлечь в это свое кручение. Откуда бы в таком расползающемся, плывущем и прикидывающемся мире взяться определенности?

– Илюша, пазы продували?

– Не знаю. Может быть…

– Илюша, ты идиот?

– Возможно, в чем-то ты и прав…

Илюше двадцать два года. Он длинен и тощ по всей длине, и там, высоко-высоко наверху смотрит тоскливыми ветхозаветными глазами куда-то вечно мимо и вкривь. Илюша никогда не был с женщиной. И с мужчиной он тоже никогда не был. Да и как можно быть с женщиной, если в любой момент она может оказаться мужчиной? Если нет ничего определенного раз и навсегда? И с мужчиной может сделаться та же история, можно ожидать одного, а получить совсем, совсем иное, когда мир в очередной раз швырнет все и всех на повороте назад, потом вперед, потом еще куда-нибудь сикось-накось, и все смыслы и замыслы опять осядут, как ядовитая стеклянная пыль в цеху, в совсем другом произвольном порядке.