Земля-воздух-небо - Герман Садулаев

Молдаван не было. Барс продолжал:

– И последнее. Сейчас, сразу после того, как мы определим наилучшее место для строительства сортиров, командиры взводов выделят своих лучших людей для копания ям под говно и для прочих фортификационных работ. Не дай Аллах кому-то из вас начать блатовать, прикидываться отказником на зоне и сказать, что вам западло рыть парашный окоп, что, мол, пусть чуханы роют. Во-первых, здесь вам не зона. Здесь хуже. Во-вторых, вы все чуханы, а пахан тут один, это я. Я слышал, что в других отрядах кто-то где-то разводит уголовщину, блатование, вот эту вот дедовщину и кто-то кого-то чмырит. Где-то и с кем-то это прокатывает. Но не со мной. Не у меня в батальоне. Запомните: у меня в батальоне только я могу всех чмырить. Я дед, а вы все духи. Я могу вас даже отпидарасить, но не хочу, потому что я люблю ебать женщин, и, как было сказано вам ранее, я берегу свой хуй, чтобы им ебать ваших жён. И если кто-то из вас откажется рыть яму под говно, или в порядке назначенного дежурства убирать за всеми говно в сортире, или хоть как-то, хоть где-то, хоть в чём-то проявит свою уебанскую гордость, то вот что я сделаю. Я не буду вас убивать. Я мог бы сказать, что я пристрелю вас и скину в эту самую яму, где вас быстро похоронят под говном, и мне за это ничего не будет, всё спишут на боевые потери. Я мог бы не только сказать, но даже и сделать это. Но я не такой добрый. Я злой. Поэтому я сделаю хуже. Я вас уволю. Я отправлю вас обратно с формулировкой о том, что такой-то уебан нарушал дисциплину, не выполнял приказы и не исполнял свои обязанности по контракту. И тогда знаете что? Вы, придурки, наверное, не читали, что написано мелким шрифтом в контракте. А там написано, что при увольнении в связи с неисполнением обязанностей по контракту вы не только лишаетесь права на вознаграждение, но и обязаны возместить все затраты по вашему обучению, проживанию в лагерях и на базах и на транспортировку вас до места командировки и обратно. Приличная сумма, я вам скажу.

Все были ошарашены. И как-то сразу проснулись, что ли. Даже молдаване, если такие среди нас всё же были. А Барс добивал:

– Поймите, педрилы. Вы тут не сражаетесь за Родину. Никакой Родины тут нет. Вас не партия и народ сюда прислали. Вас наняла весьма конкретная коммерческая структура. Она вложила в вас деньги. И каждый рубль посчитан. Вы должны отбить затраты своей работой. Либо сдохнуть, это нормально, это страховой случай. А если вы ебанулись, или зассали, или, не знаю, как-то ещё ебанулись и отказываетесь исполнять всё, что вам поручат делать: копать ямы под говно, убивать детей и беременных женщин, сжигать леса напалмом, сбрасывать на города атомные бомбы, сосать мой хуй, если я вдруг этого захочу, то с вами расторгнут контракт и отправят вас обратно. И вы должны будете возместить фирме убытки. Все убытки. Много убытков. И вы их возместите. Вы будете продавать на органы своих детей, но выплатите всё до копейки. Почему я так в этом уверен? Потому что коллекторами у фирмы работают самые отмороженные бойцы из тех, кого даже в Сирию не пускают – настолько они отмороженные. Потому что быть жестоким к женщинам и детям на войне – это, конечно, хорошо. Но должен же быть и у жестокости какой-то предел. А они беспредельщики.

Надо ли говорить, что Снег отправил «окапываться» меня. Правда, и сам он стоял рядом, долбил эту блядскую смесь песка и камней маленькой гнутой лопатой.

7

Мы устроили лагерь посередине пустыни, в гиблом месте. Обозные машины привезли некоторый минимум строительных материалов, палатки, кухню, дизель-генератор, медпункт и всё такое. Мы построили неплохие сортиры на западной границе лагеря, потому что ветер постоянно дул с востока. Всё остальное было сильно хуже сортиров. Мы жили в армейских палатках на 12 человек, у каждого отделения была своя. Ночью в палатках было холодно, днём душно, и какие-то насекомые, какие-то жуки и скорпионы всё же приползли в лагерь, хотя своё дерьмо мы тщательно прятали. И змеи тоже появились. Кормили плохо. Раз в день полевая кухня варила из концентрата какое-то «горячее»: то ли суп, то ли кашу с мясом, ещё и хуй поймёшь с каким. Остальная еда выдавалась сухпакетами. В пакетах были солёные крекеры и сладкие шоколадные батончики. Уже на третий день задница слипалась от сахара. И если бы у меня не было сахарного диабета, то я бы точно его заполучил. Питьевую воду в бутылках выдавали по норме, три литра в день, и она быстро заканчивалась. С помывкой было ещё хуже. Нам привезли цистерну с водой, которая сразу же протухла. Первое время я пытался обливаться хотя бы такой водой дважды в день, но меня поймал Снег. Он сказал:

– Чечен, ты что, охуел? Это вся наша вода на неделю или, хуй знает, на две. Ты сейчас её на себя выльешь, а мы потом чем будем мыться и кухню мыть? Отставить лить воду! Умылся утром и нахуй от цистерны!

Пришлось подчиниться. Тем более по сути Снег был прав. И вообще, он был не таким уж говнюком, наш взводный. Вспоминая его сейчас, я думаю, что он был даже по-своему хорошим человеком.

Зато чего было много, так это боеприпасов. Ко всему выбранному нами дерьму-оружию нам выдали практически неограниченное количество патронов, гранат, мин и прочей взрывоопасной хуйни. Целые горы ящиков с боеприпасами лежали в «пакгаузах» – палатках, специально выделенных под хранение боеприпасов. Мы должны были отстреливать в день по тонне боеприпасов или что-то вроде этого. В этом и состояла наша задача. Отстреливать боеприпасы. Пристреливать своё оружие. Практиковаться в стрельбе. Кроме того, мы уже выполняли своё первое боевое задание, так как прикрывали собой какое-то «направление», а грохот нашей стрельбы должен был держать бармалеев подальше. Но «боевые» нам не начислялись, и оплата шла по прежнему, тыловому тарифу, как когда мы блаженствовали на базе, что, я считаю, было очень несправедливо.

Скелеты «Тойот Хайс» были приспособлены в качестве мишеней. Мы не только решетили их уже и так худые бока из стрелкового оружия, но и забрасывали минами и гранатами. Это оказалось весело. Ну то есть никаких других развлечений всё равно больше не было. Телефоны отобрали перед выездом. На самом деле половина бойцов всё равно привезли припрятанные гаджеты. Но толку в них было мало. В этом гиблом месте никакая сотовая связь, даже местная, сирийская, не ловила. Или у нас самих глушитель стоял? На планшетах можно было только играть в заранее закачанные игры, слушать музыку, смотреть фильмы и книги, тоже те, что загрузили заранее. Подзаряжать аппараты было можно, дизель-генератор давал электричество. Всё это я перенёс нормально, ещё на базе отвык заходить в социальные сети. Что там можно узнать? Какие-то люди, они живут там, в городах, со своими детьми и кошками, разговаривают о политике и экономике, а о чём могу им рассказать я? О том, как три сотни потных мужчин и несколько некрасивых женщин ждут боевого задания, а пока просто живут, жрут и срут и ещё пердят безостановочно? Вы скажете, что жизнь – она везде одинаковая. Что в городах тоже пердят. Да, пердят. Но только здесь, на войне, в военизированной части, на пороге смерти ты это как-то… ну по-настоящему чувствуешь.