Сто одна причина моей ненависти - Рина Осинкина

– Мужик с топором?

– С топором? ! – удивился Витя. – Не, не топором. Бабулю траванули. И не насмерть, прикинь. Она успела в полицию позвонить и все ментам рассказала, а уж после окочурилась.

– Что рассказала?

– Кто к ней в гости заходил, рассказала!

– Мало ли кто заходил… И кто?

– Сосед твой с третьего этажа, вот кто!

Людмила с заминкой спросила:

– Калугин? Николай Никитович? Ну, может, и заходил по-стариковски, что в этом такого?

– Ну ты вообще… Совсем не догоняешь. Не Никитович! А мужик, который с пацанами в баскетбол играет, как его, Серега, что ли. Вояка, короче.

Людмила, присев на корточки, вытащила из тумбового стола ящик с инструментами, поставила наверх. Открыла крышку. Перед глазами все плыло, а руки предательски дрожали.

– Да вот же он! – обрадовался Витюша, цапнув пластмассовый пенал с отвертками. – Я все возьму, мало ли какая мне пригодится, не возражаешь?

– Если бы это был… военный, его уже сегодня бы повязали, – равнодушно проговорила Люда. – Так что не гони пургу, начальник.

Деловито засовывая коробочку с отвертками в карман, Ступин проговорил:

– Хотели. С обыском ночью приходили, чтобы по горячим следам улики найти, что-нибудь отравляющее, к примеру. Но он все заховал, жучара. Подписку взяли о невыезде, потому что предсмертного бреда старухиного мало, чтобы уж сразу под стражу. Это мне Альдочка доложила, а узнала она от твоих же, между прочим, соседей, которых вчера понятыми притянули. А если бы ты не была такой равнодушной к чужим бедам и спала бы утром поменьше, то сама все давно бы выяснила.

– Иди уже, – мертвым голосом выдавила Людмила, – а то Альдочка небось тебя по всем чердакам обыскалась. И по подвалам.

– По каким чердакам? – с растерянным испугом спросил Витюша.

– По всем. А после чердаков по соседям пойдет. И доложат они, что ты у меня целых семь минут пробыл. А про отвертку она не поверит.

Ехать куда-либо ей расхотелось. От кого убегать? От Сереги Портнова? Он сам исчез. Самоликвидировался. Покинул ее вселенную, взорвался, рассыпался на куски-осколки, разлетевшиеся по крутой спирали в бесконечную пустоту бесконечной ночи.

Как провела день, она не помнила. Ела, наверное, что-то. Наверное, новости смотрела в интернете. Рано легла спать.

Свернувшись калачиком в кровати, она подумала: «Как все гадко». А потом еще раз: «Как все гадко». И вдогонку спросила себя, а как она завтра будет просыпаться? С какими мыслями? Как будет с ними выбираться из-под одеяла, идти в ванную, потом завтракать? .. Вот со всей этой тошнотой? .. И одиночеством. И заброшенностью. И покинутостью.

Да что ты мелешь такое… Кем – покинутостью? Разве ты сегодня что-либо потеряла? Утратила? Живи себе спокойно дальше, Миколина, строй планы, разрабатывай стратегию новой выставки – ты этого очень хотела. Или отдохни сначала, развейся, как тоже хотела, а уж потом строй – с новыми силами и привычным азартом. Что ты чудишь? Что блажишь? Зачем себе страдания придумываешь, дебилка?

Заснуть не удавалось, мысли копошились растерянные, путаные. На их фоне внезапно оформилась одна, четкая: «Делать тебе здесь больше нечего. Пора уходить. Совсем».

От полной ее нелепости Людмила могла бы расхохотаться, если бы не вязкая тоска, наполнившая душу и разбившая параличом волю. Поэтому она лишь пробормотала: «Да пошла ты», – однако мысль никуда не делась и продолжила напористо пульсировать где-то над переносицей.

И откуда такая чушь заползает в голову?

Потом Люда услышала другую мысль, которая начала горячо перечить первой, и этот внутренний гвалт обходился, как ни странно, без ее участия, предоставляя хозяйке мозга роль пассивного наблюдателя. Безголосые голоса препирались, а Люда слушала. Или это она сама препиралась то с одним, то с другим поочередно?

Несколько путаных, сумеречных дней она провела под жестким ментальным прессингом, не зная, где спрятаться и куда деваться.

Чужеродные мысли не собирались слушаться ее приказов и отставать не желали. Они были словно две скользкие упругие змеи, напористые, наглые. Кто они – эти прилипшие к сознанию пиявки? Из какого параллельного мира доносятся их вкрадчивые голоса?

Психогенератор в соседнем подъезде? Экстрасенс-суггест, которому бывшая подруга Марго заказала Людмилу? Или атака темных бестелесных сущностей, ненавидящих род человеческий и творящих гадости, дай лишь слабину?

В психогенератор Людмиле как-то не верилось. Хотя с этой версией разобраться проще всего – достаточно отъехать подальше от дома и понаблюдать за собой. И в экстрасенса не верилось тоже. Незачем кому-то заказывать Люду, все в прошлом, откуда ушла, туда не вернется. Хотя Маргоша об этом не знает, что правда, то правда. Коли так, то плохо дело, от экстрасенса не уедешь. Или уедешь все-таки?

Но вот что точно – не уедешь от темных сил демонических.

Кстати, силы эти – миф или реальность? Если реальность, то как теперь быть? Подчиняться нельзя, сопротивляться все труднее. Почти и не осталось сил сопротивляться-то.

А может, шизофрения накрыла? Вот взяла и накрыла? И эти «ходоки» вовсе даже не чужие, а, как ни печально, производное ее собственного заболевшего внезапно сознания?

К голосам присовокупилось головокружение, какое-то противоестественное, как будто сам мозг внутри черепной коробки медленно вращается, создавая вакуум где-то посередине лба. Днем – голоса и головокружение, по ночам – голоса и тяжелый сон.

И она сдалась. В одну из бессонных ночей она поняла, что с нее хватит. Измучилась, натерпелась. Тем более что проблему ухода можно решить легко и безболезненно. Если принять солидную порцию клофелина, можно и алкоголем не запивать. Хорошая идея. Чистая смерть.

Людмила на ватных ногах добрела в потемках до аптечки, висящей в прихожей. У родителей в доме имелась аптечка. Ящичек из карельской березы в завитушках по окаему дверцы и с красным лаковым крестиком на ней. Стильная вещица эпохи Иосифа Виссарионовича. Бывшая бабушкина, по папкиной линии.

За дверцей точно должен быть клофелин, целый пузырик с клофелином, Людмила помнила. Но под руку ей попадалось все не то: блистеры с нурофеном и гевисконом, упаковка с бактерицидным пластырем, термометр, древний, ртутный, капли глазные и от насморка, много чего… Нательный крестик на пожелтевшей от времени ленточке, завязанной тугим узелком.