Река жизни - Владлен Шинкарев

– А как же нравственные обязанности, – возмутилась тётушка.

– Мама, ваши нравственные нормы нам с братом боком вышли, и в первую очередь тебе, а могли жить припеваючи в полноценной семье. Сколько у тебя было ухажёров, всех отвергла из-за этой морали, мол, член правления колхоза, член партии, депутат районного совета, выходит, и полюбить не может!

– Так что же получается, любя человека, ты не признаёшь верности?

– Мама, в первую очередь между людьми должна возникнуть любовь, а потом взаимное доверие, а уважение в семье потом строится.

– Какая ты умная стала у меня, каких книжек начиталась, а вот окунёшься в эту жизнь и поймёшь, что есть совесть и уважение людей.

Уважением людей надо дорожить. Правда природы в нашей праведной жизни – по совести. Надо иногда включать и свой разум.

Тётушка передала велосипед Маринке и вдруг обхватив меня за плечи, поцеловала в щёку. Она не много помолчала, а потом страстно произнесла:

– Я считаю, у каждой женщины есть своё право – право над собой. Однако разнузданность и разврат осуждаю. «Нас сейчас и рассудит Фомич», – произнесла тётушка, не доходя несколько метров до костра,

– Фомич! – позвала тётушка, – разреши, пожалуйста, наш спор.

Фомич встал во весь рост возле костра, пламя осветило красное лицо конюха.

– Ты случайно не выпил? Смотри у меня! Почему за ребятами не следишь?

Фомич затянулся папироской.

– Вы меня унижаете своей подозрительностью. Я за ними следил, видел: как они купались, как стояли на мосту. А как заметил ваш приезд – сразу успокоился.

– Вот молодец, а то я собралась тебя ругать! Маринка, подай сумку.

Тётушка достаёт из сумки бутылку самогона и кусок сала с зелёным луком. Мы усаживаемся вокруг костра на брёвна. Фомич в алюминиевые котелки наливает каждому горячей ухи. От её запаха побежала слюна. Он берёт бутылку самогона и прячет её подальше от глаз и в то же время спрашивает:

– Ну о чём спор?

– Об отношении мужчин к женщине, – промолвила тётушка, – хороши все мужчины, пока не наигрались с женщиной! Встретил молодую и с глаз долой, о детях забывают и о своём долге.

– Нет, с этим я согласиться не могу, заметил конюх. – Если бы женщины были добрее и могли прощать некоторые мелкие шалости мужчинам, так и несчастий бы столько не было, и разводов меньше.

– Да что это ты говоришь, Фомич, возразила тётушка, какая чушь несусветная. Это, наконец, смешно! Почему по вашей прихоти дети должны страдать!

6. У костра

Редко когда чья-то живая душа захочет нарушить покой природы, разговаривая громко с близкими людьми у костра возле реки. Притягательная сила огня и воды известна испокон веков, и каждый живущий на земле в той или иной степени ощущал её магическое воздействие на свою нервную систему. Когда смотришь на огонь и воду, душа если и говорит – то только не о себе, не о своих хлопотах, а о той природе, которая не только гармонично уживается с человеком, но и способна лечить его от нервных недугов и стрессов. Для утешения и успокоения своей души достаточно было мне сбежать с уроков на Кубань; развести костёр, сесть возле него и, стряхнув с себя груз ненужных забот и тревог, слушать только шум реки и треск костра.

После питательной ухи и крепкого чая из чабреца меня так разморило, что глаза стали слипаться, а слух перестал улавливать отдельные фразы тётушки и Фомича. Я уже не слышал сладкого голоса Маринки, дремал, клевая носом, прямо сидя на бревне.

Слышу, как мужской голос из далека говорит:

– Ишь, как ребят разморило, а женский голос вторит ему: – Да!

И вдруг стало тихо, не слышно шума реки, ни треска горящих дров, лишь усыпляющий запах сосны глубоко проникал вместе с теплом от костра в моё тело.

Сколько я дремал, не помню. Очнулся от того, что чувствую, чьи-то руки меня поднимают. Открываю глаза, а Фомич укладывает меня на подстилку из сена, рядом с Маринкой. Смотрю на тётушку, а она, вглядываясь в дочь, как мне показалось, расцвела в совершенно счастливой улыбке. От созерцательного настроения у меня и сон куда делся.

– Спи, спи, слышу голос тётушки, такой бархатный и убаюкивающий, как запах еловых шишек, которые подкладывал в костёр Фомич.

– Маленько подремал и хватит, вымолвил я, снова садясь на бревно. – У вас здесь и комаров нет, а у нас на Кубани и на Карасуне полно и порыбачить не дают спокойно.

– Хошь ухи, наливай себе не стесняйся, здесь все свои, завтра ещё рыбы сын наловит. Он у меня шустрый! Давно отца видел?

– Да вот перед отъездом сюда, подваливал к нему на новую сторожку в краевое управление сельского хозяйства, мани просил – подфартило!

– Да, у тебя отец герой! Таких дел здесь натворил, что его многие станичники недобрым словом до сих пор помнят.

– Ты бы, Фомич, язык прикусил. Кто старое помянет – тому глаз долой.

Сейчас другие времена, культ личности разоблачили. Если бы не война, сидеть бы мне до сих пор, как медному котелку, пока не позеленел бы! А ты, Ксения Ивановна, рот не затыкай, не на правлении – там вы хозяева, а здесь на природе мы все равны. Пусть малой слушает и на ус мотает, чтобы мог разбираться в людях, да и в политической обстановке.

Чтобы прекратить этот для неё неприятный разговор, тётушка встала в полный рост и промолвила:

– Чего я тебе скажу, вещун ты плохой, как и наши руководители, которые наперёд не знают, куда идти, чего делать, как жить. А Сталин знал, страну вон какую создал. Когда умер, весь народ плакал. А эти Хрущёвы за короткое время страну без хлеба оставили, сельское хозяйство развалили, над покойником глумятся. Что ж при жизни Сталина не указали на его ошибки. Никита мстит Сталину за что-то, а сам не понимает, себе могилу роет. Фомич, давай запрягай двух лошадок, сопроводишь меня до дому и назад к ребятам. Владлен, буди Маринку, хватит ей спать!

И здесь я запел:

Вёл когда-то вождь Иосиф Сталин,

Самый лучший в мире паровоз!

– Не кощунствуй, прервала моё пение тётушка, ты ещё ничего не понимаешь, подрастёшь, нахлебаешься этой голодной правды, и сразу поймёшь, что к чему! А сейчас разговор окончен, вставай, доченька, а то жениху скучно! На тебя то и дело посматривает.