Его Снежинка, пятая справа - Маргарита Ардо

– Я сам полиция.

Передо мной мелькнул автомобиль, ступени крыльца, неокрашенные стены холла, строительные материалы и углубление лестницы, ведущей в подвал.

– А-а-а! – вопила я, начиная хрипнуть.

Мы всё равно оказались в той же спальне. На ходу Терминатор отшвырнул ботинком гантель. Та с грохотом откатилась. Он внёс меня в комнату и сел на кровать. Я билась и плакала.

– Перестань, – сказал он.

– У-у-у, – ревела я в истерике на его плечах в позе штанги.

Он вздохнул.

– Ты меня убиваешь.

– Это ты… ты меня убиваешь! – провыла я.

И непонятно как оказалась спиной на кровати, а Терминатор надо мной.

– Я спас тебя, балда! – прорычал он и, схватив за плечи, затряс яростно. – Когда ты уже поймёшь? ! Я тебя спас! !!

Он был такой страшный: в потёках крови, царапинах и грязных тёмных полосках по всему лицу, что я перестала плакать. Воздух застрял у меня комом в горле. Там только булькало и клокотало. Вдохнуть не получалось.

Он понял, что я задыхаюсь, и перестал меня трясти. Что-то сказал, я даже не поняла что, хрипя и трясясь крупной дрожью. Терминатор исчез из поля зрения, но мгновенно вернулся. И на меня брызнуло что-то холодное. Душ? !

– Дыши ртом! – приказал он.

Я послушалась и вздохнула, наконец. Слёзы потекли по новой.

– Стоп, стоп, глупая, – уже другим тоном проговорил Терминатор. – Успокойся. Я не наврежу тебе… Ты сама вынудила…

И вдруг он погладил меня по голове. Приподнял, придержав спину, и прижал к себе.

– Тшш, тшш, не плачь. Панические атаки к хорошему не приводят. Зачем нам они, а? И посттравматический синдром нам не нужен. Это всё ерунда. Просто ерунда. Тебя никто не обидит.

Я даже плакать перестала, ошеломлённая его поведением, а также пониманием того, что питекантроп с пистолетом способен выговорить подобные слова и в принципе знает их.

– Ты просто поверь мне, – добавил он взволнованным басом, продолжая массированно гладить меня по голове.

– Я не могу, – ответила я откуда-то из-под его гигантской ладони.

– Почему? – он слегка отстранил меня и посмотрел в глаза.

– Подвал со спальней. Камеры. Похищение… И ты даже не назвал своего имени.

Понятия не имею, почему я назвала его на «ты»… Кажется, во мне что-то надломилось и достигло предела. А он со своим страшным, перепачканным лицом недоуменно замолчал. И я молчала, застыв в его руках. Уже хотелось просто выключиться и чтобы всё закончилось.

– Сергей, – внезапно сказал он. – Меня зовут Сергей. Фамилии тебе лучше не знать.

– А…

– А это особое место для…

– Извращенцев? – снова задрожав, перебила я.

Он усмехнулся.

– Для охраны. Как программа защиты свидетелей. Слышала про такое?

– Это только в кино…

– Вот в такое кино ты попала, Женя. И ты свидетель. Мне жаль.

Хотя мне всё ещё не верилось, в серых глазах напротив я не обнаружила лжи. В них было столько усталости и сожаления, что я… успокоилась. Страх отступил и растаял, как дым. Я опустила ресницы и оперлась руками сзади о покрывало.

– Ладно.

– Ладно? Ну слава Богу, – эхом отозвался Сергей и отпустил меня.

На меня накатило слёзное оцепенение и слабость. Он посмотрел несколько мгновений, потом встал и какой-то осоловелый глянул на ванную в углу.

– Умоюсь, – сказал он и направился туда, почему-то не закрыв дверь в бункер. На пороге в санузел остановился и добавил: – Это были не просто бандиты, Женя. Профессионалы-наёмники. В их задачу свидетели не входят, а платят им столько, что они работают на совесть. Плюс только один: они в городе проездом. Выполнят работу и уедут, надо только подождать. От тебя нужно просто терпение. Немного терпения. Одна капля.

– Но они же не могли разглядеть меня и запомнить… – сглотнув, пробормотала я.

Он вновь наградил меня долгим, странным, совершенно очеловеченным взглядом и добавил:

– Я не лгал про фотографическую память. В этой группе дебилов нет. И нет просто агрессивного быдла. Все чем-то выдающиеся. Увы, не гуманизмом. Так что они запомнили тебя, Женя. И убьют. И меня вместе с тобой. Можешь не сомневаться.

Сергей зашёл в ванную.

«Их», «они», «эта группа», – пронеслось в моей голове.

Он будто специально дистанцировал себя от тех, с кем был. А кто же тогда он?

Я услышала шум воды из-под крана и звук втянутого сквозь зубы воздуха. Видимо, от боли. И мне стало стыдно.

Глава 7

Женя

Я прислушивалась к тому, как он умывается, и всплески воды под его ладонями превращались в моей голове во вступительные трели из второй сцены первого акта «Щелкунчика». Нарастающие от pianissimo [5 - Очень тихо (музыкальный термин)] всё громче и громче курлыканья флейт, перекликающихся со скрипками, повторялись на режиме повтора, а снежная буря из мыслей угасала, уступая место логике. Я снова и снова продумывала его слова: «Тебя убьют и меня тоже», и по спине ползли мурашки уже не из-за мужчины, стоящего за открытой дверью, а из-за неизвестных людей, которым я помешала. Под музыку Чайковского они представлялись мне гротескными, наплывающими на мой мир тенями, способными поглотить меня, как маленькое пятно света на сцене, и растворить полностью – так, что не останется ни меня, ни сцены, ни затаивших дыхание зрителей. Будет одна гнетущая темнота, в которой ни вздоха, ни движения, ни надежды…

С фырканьем, достойным Буцефала [6 - Конь Александра Македонского. ], моё внимание из глубины воображения вернулось в реальность – к тем звукам в ванной. И откуда-то из глубины пришло робкое чувство: этого не случится? Потому что меня спрятали? Он спрятал…

Я нерешительно опустила ноги на пол. Как во сне, взяла косметичку, оставленную им на тумбочке, и прошла к ванной комнате. Застыла на границе паркета и кафеля. Без куртки и с широко расстёгнутым воротом он не стал казаться меньше, наоборот. В его мощной шее, кадыке и яремной выемке было больше мужественности, чем во всех наших мальчиках из академии и ребятах из труппы. Больше брутальности, чем у охранников театра. И мои мысли остановились, потому что я не решалась ворваться в пространство, где был он.