Русское - Эдвард Резерфорд

Но более всего возмущали народ тайные сговоры, в которые вступали крупные купцы. Цель их была проста и цинична: получить монополию на торговлю жизненно важными товарами и поднять на них цены. Худшим из зол был соляной картель.

Князь киевский добился в торговле солью немалого успеха. Он намеревался взять под контроль весь ввоз соли из Польши, осуществил свой план, и цены на соль взлетели до небес.

«Нам что же, теперь гостей одним хлебом встречать? » – саркастически вопрошали его подданные, ведь всякий славянин с незапамятных времен приветствовал гостя у себя на пороге, поднося ему хлеб-соль.

Однако князю киевскому не было дела ни до чего, кроме корысти и наживы. Все оставалось по-прежнему.

А потом, 16 апреля 1113 года, он умер.

На следующий день произошло почти неслыханное событие.

За много лет до этого, после беспорядков 1068 года, князь киевский перенес место сбора веча с Подола на площадь у княжеского дворца, откуда легче было следить за ненадежным народом. Кроме того, вече теперь разрешалось созывать только митрополиту или боярам. Но сейчас все препятствия, установленные властями предержащими, были сметены. Ни у кого не спрашивая дозволения, народное вече собралось по своей собственной воле. И проходило оно одновременно бурно и решительно.

«Свободных людей делают рабами», – справедливо заявляли собравшиеся. «Сговоры творят, чтобы нас разорить! » – говорили доведенные до отчаяния о картелях.

«Давайте вернемся к законам Ярослава! » – требовали многие. И действительно, в «Русской правде», своде законов, некогда составленном Ярославом Мудрым и его сыновьями, особо упоминалось, что закупа в раба превращать было нельзя. «Не такой князь нам нужен, – кричали люди, – надобен князь справедливый, князь, который будет закон блюсти! »

Во всей земле Русской был только один такой человек, и потому киевское вече 1113 года пригласило на киевский престол Владимира Мономаха.

«Слава Богу! »

Иванушке казалось, что наконец-то в земле Русской наступит порядок. Когда пришла весть о смерти князя киевского, он находился в Переяславле и, не вызывая даже сыновей из имений, чтобы не терять времени, во весь опор поскакал в столицу.

То, как правил старый князь, уже давно вызывало у него отвращение. В Русском и его северо-восточных вотчинах крестьян не угнетали и соблюдали законы. Однако он знал, что таких вотчин немного. На братьев покойного князя Киевского Иван не очень полагался и думал, что ежели кому из князей и исправлять кривду на земле Русской, то лишь одному – Владимиру Мономаху. И еще думал Иван, что не потому он так считает, что люб ему его князь и покровитель, а потому, что воистину тот достоин его любви.

По прибытии в Киев он обнаружил, что народное вече выбрало того же правителя.

Не успев даже навестить брата, он немедленно отправил одного из слуг к Мономаху с посланием: «Иван Игоревич ждет тебя в Киеве. Приди, возьми то, что по праву предлагает тебе вече».

Потому-то и огорчился Иван, войдя в дом своего детства и обнаружив, что старший брат его чаяний не разделяет, а лишь угрюмо качает головой.

«Ничего не выйдет», – сказал ему Святополк.

Со времен похода против половцев между ними установились ровные, ничем не омрачаемые отношения, и оба были тем довольны. Они не сделались друзьями, но ненависть, снедавшая старшего брата на протяжении всей жизни, точно неугасимое пламя, наконец догорела, рассыпавшись угольками. Святополк чувствовал себя старым и усталым. Благодаря Иванушке он не знал недостатка в деньгах. Жил он в совершенном одиночестве. Сыновья его служили в других городах, он же предпочел остаться в Киеве, где его почитали и как боярина, и – увы, незаслуженно – как оборотистого разумного мужа, добившегося успеха. Но на мир Святополк взирал без особого восторга. «Говорю тебе, – повторял он, – не быть Мономаху князем киевским».

Два дня спустя оказалось, что он был прав, ибо Киева достигла весть, что Мономах отказывается сесть на столичный престол.

В каком-то смысле у него не было выбора. По правилам престолонаследия власть должна была перейти не к нему, ведь существовали старшие ветви его рода, которые и должны были княжить по праву первородства. И потом, разве сам он всю свою жизнь не делал все возможное, чтобы престолонаследие совершалось по закону и никто не нарушал мира? Негоже ему отказываться от собственного обычая, тем более по призыву черни, которую ему, князю, надобно держать в узде? Он не пришел.

А потом началось восстание.

В то роковое утро Иванушка ездил в Киево-Печерский монастырь, проскакав верхом по лесу туда и обратно. Он не догадывался, что город объят смутой, пока, добравшись до Подола, не увидел внезапно несколько столбов дыма, поднимавшегося кверху. Он пришпорил коня и опрометью поскакал к княжескому дворцу. И повстречал торговца, удирающего на телеге из города. Вспотевший и запыхавшийся, тот знай нахлестывал лошадей.

– Что в городе творится? – крикнул Иванушка.

– Убивают нас, боярин, – откликнулся тот, – не щадят ни купцов, ни знать. Поворачивай назад, господин, – добавил он, – туда разве что дурак полезет.

Иван мрачно улыбнулся в усы и продолжил путь, теперь уже по Подолу. На улицы высыпали толпы, люди носились туда-сюда. Возмущение, казалось, возникло стихийно и охватило весь город. Попадались мелкие торговцы, которые закрывали ставнями свои дома и лавки, в то время как другие сбивались в маленькие вооруженные отряды прямо на улицах. Несколько раз он на коне с трудом протискивался сквозь густую толпу.

На какой-то узенькой улочке он столкнулся с двумя десятками мятежников.

– Гляди-ка, – завопил один из них, – боярин! – И они бросились на него с такой яростью, что он едва сумел вырваться и ускакать.

Людские толпы устремились в центр города. Он уже видел пламя, вздымающееся над Ярославовым двором. Им овладела одна-единственная мысль – разыскать и спасти Святополка.

А когда он доскакал до Жидовских ворот, глазам его предстало зрелище, от которого он похолодел и на миг забыл даже о брате.

Впереди запрудила улицу толпа числом не менее двухсот человек. Они плотным кольцом окружили дом. И если все, кого он встречал до сих пор, показались ему либо раздраженными, либо взволнованными, то на лицах этих мятежников застыло выражение жестокости. Некоторые даже злорадно улыбались, предвкушая безнаказанные убийства и мучения тех, кто попадется им в руки.