Самые знаменитые произведения писателя в одном томе - Рэй Брэдбери

– Мама ждет, – сказал Эдвард Блэк, улыбаясь.

– Мама?

– И отец тоже.

– Отец? – Капитан пошатнулся, точно от сильного удара, и сделал шаг-другой негнущимися, непослушными ногами. – Мать и отец живы? Где они?

– В нашем старом доме, на Дубовой улице.

– В старом доме… – Глаза капитана светились восторгом и изумлением. – Вы слышали, Люстиг, Хинкстон?

Но Хинкстона уже не было рядом с ними. Он приметил в дальнем конце улицы свой собственный дом и поспешил туда. Люстиг рассмеялся:

– Теперь вы поняли, капитан, что было с нашими людьми? Их никак нельзя винить.

– Да… Да… – Капитан зажмурился. – Сейчас я открою глаза, и тебя не будет. – Он моргнул. – Ты здесь! Господи! Эд, ты великолепно выглядишь!

– Идем, ланч ждет. Я предупредил маму.

– Капитан, – сказал Люстиг, – если я понадоблюсь, я – у своих стариков.

– Что? А, ну конечно, Люстиг. Пока.

Эдвард потянул брата за руку, увлекая его за собой.

– Вот и наш дом. Вспоминаешь?

– Еще бы! Спорим, я первый добегу до крыльца!

Они побежали взапуски. Шумели деревья над головой капитана Блэка, гудела земля под его ногами. В этом поразительном сне наяву он видел, как его обгоняет Эдвард Блэк, видел, как стремительно приближается его родной дом и широко распахивается дверь.

– Я – первый! – крикнул Эдвард.

– Еще бы, – еле выдохнул капитан, – я старик, а ты вон какой молодец. Да ты ведь меня всегда обгонял! Думаешь, я забыл?

В дверях была мама – полная, розовая, сияющая. За ней, с заметной проседью в волосах, стоял папа, держа в руке свою трубку.

– Мама, отец!

Он ринулся к ним вверх по ступенькам, точно ребенок.

* * *

День был чудесный и долгий. После ланча они перешли в гостиную, и он рассказал им все про свою ракету, а они кивали и улыбались ему, и мама была совсем такая, как прежде, и отец откусывал кончик сигары и задумчиво прикуривал ее – совсем как в былые времена. Вечером был обед, умопомрачительная индейка, и время летело незаметно. И когда хрупкие косточки были начисто обсосаны и грудой лежали на тарелках, капитан откинулся на спинку стула и шумно выдохнул воздух в знак своего глубочайшего удовлетворения. Вечер упокоил листву деревьев и окрасил небо, и лампы в милом старом доме засветились ореолами розового света. Из других домов вдоль всей улицы доносились музыка, звуки пианино, хлопанье дверей.

Мама поставила пластинку на виктролу и закружилась в танце с капитаном Джоном Блэком. От нее пахло теми же духами, он их запомнил еще с того лета, когда она и папа погибли при крушении поезда. Но сейчас они легко скользили в танце, и его руки обнимали реальную, живую маму…

– Не каждый день человеку предоставляется вторая попытка, – сказала мама.

– Завтра утром проснусь, – сказал капитан, – и окажется, что я в своей ракете, в космосе, и ничего этого нет.

– К чему такие мысли! – воскликнула она ласково. – Не допытывайся. Бог милостив к нам. Будем же счастливы!

– Прости, мама.

Пластинка кончилась и вертелась, шипя.

– Ты устал, сынок. – Отец указал мундштуком трубки. – Твоя спальня ждет тебя, и старая кровать с латунными шарами – все как было.

– Но мне надо собрать моих людей.

– Зачем?

– Зачем? Гм… не знаю. Пожалуй, и впрямь незачем. Конечно, незачем. Они ужинают либо уже спят. Пусть выспятся, отдых им не повредит.

– Доброй ночи, сынок. – Мама поцеловала его в щеку. – Как славно, что ты дома опять!

– Да, дома хорошо…

Покинув мир сигарного дыма, духов, книг, мягкого света, он поднялся по лестнице и все говорил, говорил с Эдвардом. Эдвард толкнул дверь, и Джон Блэк увидел свою желтую латунную кровать, знакомые вымпелы колледжа и сильно потертую енотовую шубу, которую погладил с затаенной нежностью.

– Слишком много сразу, – промолвил капитан. – Я обессилел от усталости. Столько событий в один день! Как будто меня двое суток держали под ливнем без зонта и без плаща. Я насквозь, до костей, пропитан впечатлениями…

Широкими взмахами рук Эдвард расстелил большие белоснежные простыни и взбил подушки. Потом растворил окно, впуская в комнату ночное благоухание жасмина. Светила луна, издали доносились звуки танцевальной музыки и тихих голосов.

– Так вот он какой, Марс, – сказал капитан, раздеваясь.

– Да, вот такой. – Эдвард раздевался медленно, не торопясь стянул через голову рубаху, обнажая золотистый загар плеч и крепкой, мускулистой шеи.

Свет погас, и вот они рядом в кровати, как бывало – сколько десятилетий тому назад? Капитан приподнялся на локте, вдыхая напоенный ароматом жасмина воздух, потоки которого раздували в темноте легкие тюлевые занавески. На газоне среди деревьев кто-то завел патефон – он тихо наигрывал «Всегда».

Блэку вспомнилась Мерилин.

– Мерилин тоже здесь?

Брат лежал на спине в квадрате лунного света из окна. Он ответил не сразу.

– Да. – Помешкал и добавил: – Ее сейчас нет в городе, она будет завтра утром.

Капитан закрыл глаза.

– Мне бы очень хотелось увидеть Мерилин.

В тишине просторной комнаты слышалось только их дыхание.

– Спокойной ночи, Эд.

Пауза.

– Спокойной ночи, Джон.

Капитан блаженно вытянулся на постели, дав волю мыслям. Только теперь схлынуло с него напряжение этого дня, и он наконец-то мог рассуждать логично. Все-все были сплошные эмоции. Громогласный оркестр, знакомые лица родни… Зато теперь…

«Каким образом? – дивился он. – Как все это было сделано? И зачем? Для чего? Что это – неизреченная благостность Божественного провидения? Неужто Бог и впрямь так печется о своих детях? Как, почему, для чего? »

Он взвесил теории, которые предложили Хинкстон и Люстиг еще днем, под влиянием первых впечатлений. Потом стал перебирать всякие новые предположения, лениво, как камешки в воду, роняя их в глубину своего разума, поворачивая их и так и сяк, и тусклыми проблесками вспыхивало в нем озарение. Мама. Отец. Эдвард. Марс. Земля. Марс. Марсиане.