Злая лисица - Кэт Чо

– В любом случае я их привез. Не забудь сказать об этом хальмони, если она позвонит.

– Как хальмони выпустила тебя из дома в таком виде? На тебе даже куртки нет, а там дождь собирается.

Ее слова были пропитаны порицанием, однако парень даже не обратил на него внимания. В голове крутилась одна мысль: она боится, как бы сын не попал под дождь. Значит, она все-таки о нем беспокоится?

– Да мне нормально, – прошептал он. Заговори он громче, точно бы сорвался.

– Подожди, – женщина заглянула в кладовку и достала оттуда целый пакет одежды, из которого вытянула длинный плащ. – Мы собирались отдать эту одежду на благотворительность, но можешь взять себе.

Джихун помрачнел. Это, по-видимому, была одежда того мужика.

– Мне твоя благотворительность не нужна.

– Не упрямься. Это же брендовая одежда.

Джихун уже собирался сказать, куда ей идти со своими брендами, как вдруг дверь в коридор распахнулась и к ним вышла пожилая женщина. На ней был халат в цветочек; волосы цвета черного оникса – ну точно крашеные – накручены на бигуди. Заметив Джихуна, она остановилась.

– Омма Туджуна, кто это? – спросила она.

Омма Туджуна. Парень медленно осмыслил это обращение. Он его, конечно, знал – к мамам его друзей иногда так обращались соседи или учителя, но он никогда не слышал, чтобы его маму называли оммой. А теперь она стала оммой Туджуна. Еще одно доказательство, что она ему больше не мать.

– Оммоним [59 - Оммоним (кор. ??? ) – обращение к чужой матери, обычно к свекрови или теще. ], – Ёри обернулась к свекрови. – Это курьер, кимчхи принес. Я хотела сегодня ччигэ с кимчхи приготовить.

Джихун чуть не рассмеялся: так легко далась ей эта ложь.

– У меня от кимчхи ччигэ изжога. – Женщина приложила руку к груди. – А сын мой когда домой вернется?

– Скоро уже будет. – Мама Джихуна принялась заламывать руки, кидая беспокойные взгляды то на сына, то на свекровь.

Джихуну хотелось смеяться, кричать, бить стены. Так что он решил, что пора идти. Он поклонился:

– Спасибо за заказ.

– Погодите, молодой человек, – скомандовала хальмони. Эта бабуля явно привыкла к тому, что все ей подчиняются. Джихуна остановило только то, что его учили быть вежливым. – Вот. – И женщина протянула ему две зеленые бумажки.

В этот раз смех вырвался наружу, и Джихун сделал вид, что закашлялся. Он поймал униженный взгляд матери. Возможно, именно из-за него парень и взял эти двадцать тысяч вон, после чего склонился в глубоком поклоне.

Когда он вышел, дверь с писком закрылась за ним.

* * *

Джихун сел на автобус в сторону дома и прислонился лбом к холодному стеклу. У него даже кости болели от усталости. Такое ощущение, что в его тело напихали хлипких палок, которые в любой момент грозились сломаться под весом.

Вот бы мама рассказала своей новой семье правду. Что Джихун – ее сын, что ей не стыдно об этом заявить. Но не это расстраивало его больше всего. Он никак не мог забыть, как нежно его мама качала на руках ребенка. Каким взглядом она смотрела на него. В ее глазах теплилась материнская любовь, которой Джихун никогда не знал. Чем он был так плох, почему собственная мать не могла полюбить его столь же сильно, как и того младенца?

За окном начался дождь, и стекло запотело. Глаза Джихуна тоже застила дымка – от слез. Он быстро их сморгнул, не желая проливать и слезинки из-за этой женщины.

Как только Джихун сошел с автобуса, он мигом промок до нитки. Одежда липла к коже, по голым рукам бежали мурашки. В голове промелькнула мимолетная мысль о мешке с кучей курток, но Джихун ее тут же отбросил. Он лучше умрет от холода, чем наденет обноски того мужика.

Домой Джихуну пока не хотелось, и он сел на скамейку на автобусной остановке.

Достав телефон, он написал коротенькое сообщение Чханвану. Джихуну сейчас бы не помешал поход в компьютерный клуб. Он долго смотрел на пустой экран в ожидании ответного сообщения, но наконец сдался, зашел в адресную книгу и позвонил Сомин. Та взяла трубку только минуту спустя.

– Алло? – Сомин пыталась перекричать толпу на заднем фоне.

– Сомин-а, – хрипло начал Джихун.

– Я тебя почти не слышу! Говори громче.

– Ты где?

– Я тебя не слышу! Мы с мамой на рынке Кванчжан [60 - Кванчжан (кор. ??? ?) – традиционный уличный рынок в районе Чонногу, Сеул. Старейший и крупнейший рынок во всей Южной Корее. ]. По-моему, она собралась съесть весь кимбап [61 - Кимбап (кор. ?? ) – роллы, завернутые в нори и наполненные рисом и начинкой: квашеными овощами, рыбой, морепродуктами. ] и сундэ [62 - Сундэ (кор. ?? ) – блюдо корейской кухни: сваренный или приготовленный на пару фаршированный коровий или свиной кишечник. ] в Сеуле.

– Сомин-а! – раздался из трубки отдаленный голос. – Еще чего брать будем?

– Слушай, я пойду, а то еще чуть-чуть, и маму придется катить домой! Пиши, если вдруг что, – попрощалась Сомин и отключилась.

Парень опустил трубку и судорожно вздохнул.

Не стоило звонить Сомин. Голос ее матери так и сочился смехом, и пусть Сомин и притворялась, будто ей это все надоело, она была рада возможности провести время с матерью. Им было весело вместе. Незачем огорчать Сомин чужими проблемами.

Телефон завибрировал, и на экране засветился запоздалый ответ Чханвана:

Отец увидел мои оценки. Я наказан. :-)

Джихун знал, что это плохо, но все равно завидовал Чханвану. У того хотя бы был отец, который мог его наказать. Все пройдет, напомнил парень себе. Эта тяжесть в груди – она скоро пройдет.

Поняв, что больше нет сил сидеть на одном месте, Джихун вышел из-под козырька остановки.

Он шел по извивающимся улочкам, украшенным желтыми лежачими полицейскими. Дорогу от леса отгораживала каменная стена, однако ветки упорно стремились пробраться наружу сквозь трещины.

– Эй, пабо-я [63 - Пабо (кор. ?? ) – дурак, дурачина. ], ты о зонте когда-нибудь слышал?