Слепой Орфей - Александр Мазин

В груди Дмитрия медленно повернулся кусок льда… Прядь была седой.

Стежень вернулся. Дмитрий услышал, как он открыл багажник «Жигулей», машина слегка качнулась. Хлопок закрывшегося багажника. Грошний увидел, как Глеб, уже налегке, идет к своей машине. Поставив «Ниву» на сигнализацию, Стежень вернулся к «девятке», занял место водителя, ободряюще коснулся плеча Дмитрия и повернул ключ.

– Что принес? – с трудом ворочая языком, проговорил Грошний. – Женщину?

– Нет.

Двигатель «девятки» бодро заворчал.

– Зачем взял? – дернулся Грошний. И застонал. Кусок льда опять заворочался внутри.

Глеб быстро обернулся, нахмурился и положил ладонь на грудь Дмитрия.

– Сейчас… – пробормотал он, – сейчас…

– Зачем взял? – еще раз повторил Дмитрий.

– Пригодится… – рассеянно ответил Стежень.

Грошний ощутил, как ладонь друга с силой прижимает его к спинке.

Боль унялась. Спряталась.

Дмитрий вздохнул с облегчением, а Стежень, наоборот, нахмурился.

– Черт его подери! – проговорил мрачно, убрал ладонь и включил фары. – Ладно, поехали.

– Черт его подери! – произнес Стежень, изучая кардиограмму.

Обследуемый Дмитрий Грошний полулежал в диагностическом кресле между блестящих металлических трубок с большой чашкой в руке. В чашке плескался густо сдобренный сахаром травяной настой. Плескался, потому что рука Грошнего начинала дрожать, стоило оторвать локоть от опоры.

Глеб возился уже третий час. «Просветил» Дмитрия всем, чем можно, – от тепловизора до собственных рук, прогнал через анализатор кровь, кожу, соскобы слизистых – и чем больше узнавал, тем безнадежней казалось дело. Организм Грошнего словно впал в детство. Но омоложением здесь не пахло. Аппаратура отражала лишь кое-какие параметры процесса: повышение температуры, ускоренный обмен, изменение состава крови. Некоторые факторы напоминали последствия лучевой болезни, некоторые намекали на воздействие сильных стимуляторов. Компьютер же просто порекомендовал повторить анализы – диагностическая программа сочла, что такого не может быть. Стежень склонен был с ней согласиться. Например, как сочетать апатичное лицо Дмитрия с адреналином, бурлящим в его крови?

Грошний подергал себя за волосы. Держатся. Отлично. Он уже почти успокоился. Глеб – гениальный целитель, и оборудование у него не хуже, чем в зарубежной клинике. Глеб вытащит!

– Можешь встать, – разрешил Стежень.

Грошний поднялся и побрел в туалет. Глеб проводил его мрачным взглядом. Кроме диагностической аппаратуры, у Стежня имелись руки, голова и чутье. Поэтому он знал: повторять анализы бессмысленно. Результаты почти наверняка будут другими… но столь же абсурдными. И обрабатывать их следовало вне рамок физиологии и биохимии. И тогда можно будет уловить нечто. Нечто, целенаправленно и последовательно превращающее Дмитрия Грошнего непонятно во что. Скорее всего в труп. Или хуже.

Глеб в задумчивости поглядел в окно на синюю яркую луну. Полнолуние. Это хорошо. Если подходить с обычной знахарской меркой. Вот только мерка коротковата.

Решение напрашивалось. Старый метод, придуманный задолго до рождения Глеба. Клин клином…

За дверью раздались шаркающие шаги – Дмитрий проследовал в гостиную.

Стежень размышлял. Прикидывал, когда изменения достигнут критического уровня. Выходило: уже через несколько часов. И каждая прошедшая минута – упущена.

«Если рисковать, то прямо сейчас», – решил Глеб.

Да! Прямо сейчас!

Стежень быстро спустился в подвал, в лабораторию, отворил толстую дверь морозильной камеры, вынул оттуда полиэтиленовый пакет, перенес его в антирадиационный шкаф и опустил прозрачную стенку. Индикатор внутри шкафа весело застрекотал. В пакете хранилась отрубленная конечность монстра.

Стежень помедлил минуту: постоял, подумал.

Риск был огромный. Ум говорил – «нет», интуиция говорила – «не делай»… Но…

Идет волна. Уже идет.

Будь у него время, Глеб нашел бы, с кем посоветоваться. Слава Богу, они с Димкой – не единственные Сермалевы птенцы. Но времени не было. Да и насчет птенцов – смешно. Сейчас Стежень мог рассчитывать только на себя. И на Бога.

Всунув руки в защитные, запрессованные в переднюю стенку рукавицы, Стежень развернул пакет, маленькой дисковой пилой отделил образец примерно в кубический сантиметр и вложил в мельницу. Подождал, пока шары изотрут образец в однородный порошок. Привычный звук мельницы успокаивал.

Полученный порошок Глеб перенес в фарфоровый стаканчик, добавил тридцать миллилитров оливкового масла, тщательно размешал и накрыл стаканчик пластинкой. Затем аккуратно упаковал конечность и вернул ее обратно в морозильник.

Взяв стеклянную палочку, которой размешивал взвесь, Стежень осторожно ее понюхал. Специфический запах сохранился, даже стал сильнее.

Глеб почти минуту глядел на коричневый налет на палочке и никак не решался… Но выбора не было. Сначала он должен сам …

– Помилуй, Господи… – пробормотал Глеб и поднес палочку к губам.

Ничего не произошло.

Взвесь оказалась горько-соленой, с резким привкусом.

И только.

Стежень облегченно вздохнул, выждал полминуты, чтобы совсем успокоиться, прихватил стаканчик и отправился в гостиную.

Грошний смотрел телевизор.

– Пойдем, – сказал Стежень. – Наверх, в кабинет.

– В какой? – спросил Дмитрий, поднимаясь.

Кабинетов у Стежня было два; один – для посетителей, престижный, второй – для дела.

– В рабочий, – ответил Глеб, пропуская Грошнего вперед.

Пока поднимались по лестнице, Стежень заметил: Дмитрия пошатывает. Но не от слабости. Что-то с координацией.

Рабочий кабинет Стежня отличался от гостиной, как горный ботинок – от модельной туфли. Самое надежное место в доме.

Глеб поставил стаканчик на письменный стол.

– Садись.

Дмитрий опустился в старое просторное кресло. Стежень – напротив, так, чтобы затылком чувствовать горящую под иконой лампадку, подумал: «Сказать или нет? »

Решил: не стоит. Взял стаканчик и протянул Дмитрию:

– Пей.

– Что это? – насторожился Грошний. И у него было чутье, тоже ведь Сермалев выученик, хоть и подрастратился на ерунду.

– Лекарство! – резко сказал ему Стежень. – Пей!

Дмитрий заглянул в стаканчик, понюхал и скривился…

«Узнает…» – подумал Глеб.

Не узнал. Грошний вздохнул, и одним глотком проглотил содержимое.

* * *

Уродливый лешак выперся из ствола и обугленным пнем торчал посреди тропы. Колдун выронил стремя, застыл на месте.