Путь императора - Александр Мазин

Четыре года было мальчишке. Еще вчера смеялся и хлопал в ладоши на вершине «живой пирамиды». А вечером вдруг слег – и не дотянул и до полуночи. Помер. Похоронили близ дороги, у камня с громовой стрелой Ашшура. Пусть верховный бог хранит невинное дитя. Мать пришлось сонным настоем поить: не хотела отдавать тело, не верила, что мертв…

Тарто тяжело вздохнул: вот так до сих пор и лежит бедняжка Мили. И вряд ли оправится до следующего селения, как там его… Приречье. Ну да что теперь…

Слева и справа от тракта тянулись заброшенные поля. Нерадив местный Владыка? Нет, скорее почва плоха.

Вдоволь постранствовав по Четырем Империям, старшина цирковых понимал в землепашестве не хуже идущего за плугом. А может, и получше, поскольку умен Тарто и глаз у него хоть один остался, да острый.

Вот этим острым глазом и углядел старшина впереди комочек тряпья и светлую детскую головку.

На миг показалось старшине – внук! Даже дух захватило: внук? Но подкатил поближе, ясно стало: нет, другой. И хвала Ашшуру! Днем призрак увидеть – к большой беде.

А хороший такой мальчишечка, мордочка круглая, грязная, веселая. Увидел фургоны, лошадей цирковых, красногривых с зелеными султанами, вскочил, рукой замахал. Обрадовался.

В иное время Тарто проехал бы мимо. Мало ли бродяжек-сирот странствует по эгеринским дорогам, таких маленьких и невзрачных, что даже работорговец погнушается. Но тут не выдержал. Ёкнуло сердце, и натянул старшина вожжи:

– Тпрру, родимые, стой!

Возница второго фургона, Налус, старший сын и правая рука, тоже придержал свою пару, крикнул:

– Чего там, батя?

Не видно ведь за широкобоким фургоном.

Не ответив, Тарто соскочил на землю и зашагал к малышу.

Тот стоял, улыбался по-прежнему, только рукой махать перестал. Этакая кроха, а не испугался ничуть одноглазого дядьки.

Тарто подошел вплотную, присел на корточки.

– Ну, – сказал он, – привет!

– Привет! – охотно отозвался кроха.

Одежка на нем рваная, грязная, как собачья подстилка. А глаза огромные, серые с синевой, и ямочки на щеках.

– Меня зовут дедушка Тарто, – сказал старшина. – А тебя?

– Фаргал!

– Красивое имя. А ты откуда взялся, Фаргал?

Малыш передернул плечиками.

– Не знаю, – ответил очень серьезно.

– Есть хочешь?

– Угу.

– Ну пойдем.

Старшина, хрустнув коленями, встал и пошел к фургону. Малыш засеменил следом. Тарто подхватил его, забросил наверх, прямо в руки выглянувшей рабыни-карнагрийки.

– Накорми, – велел старшина. – Теперь он наш.

– Батя, ну чего стали? – снова крикнул Налус.

– Ничего, – отозвался Тарто и взял вожжи. – Поехали!

Ночевать устроились над речкой. Перевалили через деревянный обветшавший мост, проехали малость по берегу, до ореховой рощи. Места здесь тихие, шалых людей на дорогах не много, тем более таких, чтоб рискнули выступить против четырех вооруженных мужчин.

Труппа у Тарто большая. Два его сына, Кадол и Налус, жена Налуса, дочь Мили с мужем, бывшим войсковым десятником по прозвищу Большой, жена самого Тарто и рабыня-карнагрийка, купленная по случаю. Итого – восемь, не считая троих младших и теперь вот – найденыша.

Спящую Мили муж ее, Большой, вынес из фургона на руках. Ему не в тягость, он четверых таких запросто понесет.

Распрягли лошадок, выкупали и отпустили пастись. Цирковые кони умные: далеко не уйдут. Затем сдвинули фургоны, развели огонь с предосторожностью – чтоб с реки не видать. Мальчишек Тарто послал орехи собирать, а сам стряпать взялся. Вместе с женой. Собственно, Нифру и одна бы управилась, но она – фетсианка. Не приглянешь – мигом соус из каких-нибудь улиток приготовит. Вкусно, да разве свободный эгерини станет улиток есть? Смешно, право.

После ужина старшина позволил своим час передохнуть и расставил всех номера отрабатывать. Для того и лагерем пораньше стали. Цирковой упражняться каждый день должен. Это гончар, к примеру, если напортачит, горшок выбросить может. А если у циркового рука дрогнет, пославшая нож, или колено на высоте ослабеет – беда.

Пришла тихая ночь. Такая тихая, что слышно, как воркует вода меж прибрежных камней. Ни треска цикад, ни воплей лягушек, от которых звенел воздух еще две недели назад. Тишина, одним словом. Лишь ухнет вдалеке филин или рыба плеснет. Костер погас. В нем и нужды нет: тепло. Детишки уснули. Из взрослых бодрствовали только Тарто, Нифру и младший сын старшины Кадол – ему выпало сторожить.

Тарто подсел к жене. Отблеск лунного света играл на ее косах, уложенных тяжелой короной. На груди Нифру – волшебный камень. Света от него немного, но довольно, чтобы разглядеть личико найденыша, спящего на коленях женщины. Старшина, заинтересовавшись, взял маленькую ручонку. Малыш не проснулся, только губами почмокал.

– Что? – чуть слышно спросила Нифру.

Вместо ответа Тарто приблизил ладошку Фаргала к светящемуся камню. Кожа на ручке чистая и гладкая, совсем не такая, как у бездомных бродяжек, а ногти аккуратно подстрижены. Тарто нахмурился, затем наклонился и так же внимательно изучил босую ножку.

– Он и дня не провел на дороге, – прошептал старшина.

– Понюхай его волосы, – предложила Нифру. – Они пахнут фарнасской смолкой.

– Это что?

– Благовоние. Очень дорогое. Откуда он взялся, Тарто?

– Может, боги послали его? Взамен сына Мили?

Нифру кивнула:

– Может быть. Ты правильно сделал, взяв его к нам.

– А то как же! Я все делаю правильно. – Тарто усмехнулся и погладил жену по спине.

Когда Нифру думала, взгляд ее останавливался и миндалевидные, широко расставленные глаза казались незрячими. Страшновато. Зато в свои сорок с лишком лет она все еще оставалась красавицей с гладкой кожей и легкой походкой юной девушки. Женщины Фетиса долго остаются молодыми… Но потом в считанные годы из цветущих дев превращаются в старух.

– Давай спать, милая, – ласково проговорил Тарто.

– Я еще посижу.

– Дело твое.

Тарто улегся на шерстяное одеяло, накрылся плащом, чтоб не очень донимали комары, и уснул. Он надеялся, что боги пошлют ему вещий сон о найденыше, но надеялся зря. Снилась ему пивнушка на окраине Вертална и какие-то моряки, которых он обыграл в кости. Ничего божественного.