Кто они такие - Габриэл Краузе

У парикмахерской Даффи открывает дверцу со словами, вон он, и Таз притормаживает. Я вылезаю и припускаю за Даффи, птушта не хочу ничего упустить, и раз уж я катаюсь с этим чуваком, я его прикрою. За мной бежит Кейн.

Бразилец идет по другой стороне Уиллесденского большака и видит погоню. Даффи стягивает посреди улицы футболку и перебегает дорогу, крича, истая жиза, истая жиза. Бразилец оглядывается в поисках оружия, подбирает из водостока пустую бутылку и, когда Даффи к нему подбегает, одним махом разбивает ее о бордюр и полосует Даффи. Даффи в последний момент уворачивается, и брателла рассекает ему спину и бросается прочь.

Я подбегаю к Даффи, стягиваю толстовку и прикладываю к рваной ране на его спине. Кровь так и хлещет, и я покрепче прижимаю толстовку к спине, держа братана.

Даффи такой, я в порядке, в порядке. Кейн бежит по улице, пытаясь догнать чувака. Я бегу за ним, и мы замечаем кирпичи, выпавшие из старой стены, и подбираем их, но бразилец успевает скрыться за углом. Подкатывает Таз в коне, и мы с Кейном заскакиваем назад. Даффи обвязывает спину моей толстовкой и садится спереди.

Где ты был, Таз? – говорит Кейн, а Таз уставился перед собой, наморщив лоб, как когда я сказал ему, что ствол ржавый, и говорит, я был на месте, в коне, я был на месте.

Закрой варежку, что ты был на месте, говорит Кейн. Тебя нигде не было. Вот, Снупз был на месте, с чуваком, а ты нихрена не сделал.

Даффи поворачивается ко мне, стучит в кулак и говорит, уважуха, ганста.

Как иначе, брат, говорю я.

Езжай, блядь, мимо сквера, Таз, какого хуя ты творишь? – говорит Кейн.

Таз закусывает губу, и тачка съезжает с Уиллесденского большака на боковую.

Кейн сует свой кирпич под сиденье Даффи, я свой – под Таза. И Кейн расстегивает спортивную сумку. Там машинка на пульте управления в коробке и три липовых «Ролекса» в футлярах с серебряной эмблемой «Ролекс» сверху.

Ё-моё, тут даже ничего серьезного, говорит Кейн, скривившись, словно от вони, и застегивает сумку.

Мы проезжаем мимо обшарпанных кирпичных домишек за поломанным штакетником, с чумазыми окнами и белыми занавесками, словно найденными на помойке. Мы проезжаем через туннель, ведущий к Гриффинскому тупику и скверу, и вдруг Таз бьет по тормозам, птушта перед нами выскакивает телега с синей мигалкой. И тут же сзади подкатывает мясной фургон, блокируя нас, и из фургона вылазят шесть окороков с дубинками, крича, СИДЕТЬ-БЛЯДЬ-В-МАШИНЕ НЕ-ВЫХОДИТЬ РУКИ-НА-ОКНА РУКИ-БЛЯДЬ-НА-ОКНА.

Они окружают коня, и, когда мы кладем руки на окна, они открывают дверцы. Нас по одному вытаскивают. Меня пихают к низкому кирпичному заборчику, лицом в кусты, в глазах мельтешат зеленые точки и пыль, руки мне резко заламывают и надевают браслеты. Слева стоит Таз, тоже лицом в кусты, тоже в браслетах. Фед говорит мне, ноги раздвинул, и я расставляю ступни пошире, а он мне, ноги, блядь, раздвинул, и пинает под левую булку, заставляя до предела отставить ногу. Я с трудом стою, и тут сердце мое падает в змеиную яму, птушта я чую, как шарик с коксом выскочил из жопы и скатился по левой штанине. Ебать-копать, меня загребут, меня загребут, и клянусь, я почувствовал, что куст пахнет бензином, все эти зеленые листочки, царапавшие мне лицо. Словно я вдруг понял, какое все кругом уродское и грязное – даже небо показалось изгвазданным, а солнце точно нарыв, – и мне просто захотелось испариться. Меня начинают обхлопывать, прощупывают вдоль швов джинсов, хватают за яйца, ощупывают грудь и бока – блин, он не нащупал, не нащупал, только не щупай внизу штанов. Я замечаю еще одну телегу рядом с фургоном, с двумя федами, а на заднем сиденье вижу бразильского брателлу. Он указывает на меня и Таза, говорит что-то одному из федов, и фед говорит, те двое не участвовали в ограблении, указывая на меня и Таза. Бразилец указывает на Даффи и Кейна и говорит что-то еще.

В этот момент я понимаю, что мячик с коксом скатился по штанине, зацепился за самую кромку и еле держится, а фед пропустил его, птушта начал от лодыжек и пошел вверх, когда нычка уже выскочила. Мне надо двигать отсюда, двигать-двигать-двигать, но без всякой спешки, без больших шагов, чтобы нычка не выпала, иначе точно загребут.

Фед, который меня шмонал, снимает с меня браслеты, и я вижу, как Даффи и Кейна арестовывают – вам ничего не нужно говорить, но это может повредить вам в суде, – Кейн смотрит на Таза, словно хочет что-то сказать, но что именно, я не знаю. Фед снимает браслеты с Таза, и Таз, стоявший тихо все это время, кривит рожу и начинает залупаться – ебучие феды, вечно доебываетесь, птушта я черный, ага, вам, козлам, только повод дай, – и фед говорит, на арест нарываешься?

Я говорю, Таз, кончай, они нас отпускают, сматываем удочки.

Но Таза несет, и он такой, я знаю, но всякий раз, как они, блядь, завидят кого, они начинают доебываться, всегда одно и то же с этими ебучими легавыми.

Эй! я тебя предупреждаю, говорит полисмен. Еще одно слово, и ты загремишь.

Кейн выглядывает из открытой дверцы фургона и говорит, сбавь обороты, Таз.

Таз говорит, идийотство, блядь, какое-то, глядя себе под ноги и потирая запястья.

Мы идем к коню, я почти ползу, чтобы не выронить мягкий шарик, держащийся между лодыжкой и кромкой левой штанины. Только сев в коня, я могу дышать нормально, и пульс замедляется. Я вынимаю шарик, пахнет он зверски, и нычу обратно.

Через пару дней я сижу в номере «Холидэй-инна» на Килбернской большой дороге. Со мной один чувак с юга, которого зовут Снайпер, окучивающий сестру Грима. Грим – мой братан, и он фактически один из крутейших рэперов северо-запада, а то и во всем Лондоне. Но, как это часто бывает, его жизнь не похожа на его лирику, в которой он вечно при стволах и кого-нибудь мочит. Все равно я его обожаю. Хотел бы я пилить такие тексты. По-любому. Он познакомил меня со Снайпером, когда зависал у сестры в Килберне – набрал мне и сказал, подруливай сюда, я тут с сеструхой и ее парнем. Свояк свояка – так мы со Снайпером и познакомились. Он словно увидел что-то в моем взгляде, услышал в голосе и понял, что я знаю кое-что о жизни. Снайпер настоящий стрелок с юга. Он состоит в ПКД, а это в наше время – одна из крутейших южных команд, одна из крутейших в Лондоне, без базара. Короче, мы познакомились через Грима, выкурили пару косяков и не только, обменялись номерами, и в следующий раз, когда Снайпер приехал в Килберн, он позвонил мне и сказал, йо, брат, заглядывай ко мне в Холидэй-инн, если свободен.

У Снайпера в номере шампунь и бренди на столе. Пока мы курим косяки, а над головами у нас клубятся сизые нимбы, я рассказываю всю эту дикую историю с Даффи и Кейном, и Тазом.

Мой кореш в этом вообще не рубит, говорю я. Не смог даже достать мне годную волыну.

Я это могу, брат, говорит Снайпер.

Богом клянешься?

Жизнью мамы, брат. Хочешь девятку, да?

Ага, братан. Или двадцать второй, на крайняк.