Призрак в кривом зеркале - Елена Михалкова

– А вот сейчас по ушам! – пригрозила Ксения, появляясь так же бесшумно, как кошки за минуту до нее. – Вилка, брысь!

Кошка, названная Вилкой, нехотя спрыгнула с полочки, независимо глянула на Макара и удалилась, покачивая хвостом.

– Виолетта фон Грамштальд, – пояснила девушка ей вслед. – Немецких кровей кошечка. Маленькая еще, котенок, вот и лазит где нельзя. Мой руки и пойдем на кухню, буду угощать тебя рассольником.

– Подожди, как – котенок? – От удивления Макар перешел на «ты», хотя не собирался этого делать. – Котята такими не бывают.

Ксения Ильинична усмехнулась.

– Это такая порода – мэйн-куны. Виолетте семь месяцев, остальные старше. Да, ты еще Гэндальфа не видел! Он у нас стеснительный, чужих побаивается.

– Сколько же в доме кошек? – вскинул брови Илюшин.

– Два кота и три кошечки. Это много для обычного дома, но у меня же не обычный…

– А какой?

– У меня – дом-питомник.

На кухне – небольшой, выходившей окнами на склон – Илюшин с неожиданным для самого себя аппетитом съел отменный горячий рассольник и откинулся на спинку стула, наблюдая за девушкой, разогревавшей обещанную долму. Она вела себя без малейшего смущения, словно они были знакомы тысячу лет и знакомство их произошло при самых обычных обстоятельствах – скажем, они вместе учились в институте. У Макара не укладывалось в голове, как может быть так безмятежен человек, которого пытались убить меньше двух часов назад и попытка эта вполне могла увенчаться успехом, если бы не его вмешательство. Кошки расселись на стульях вокруг и внимательно наблюдали за хозяйкой, водя туда-сюда длинными насупленными мордами. Один раз заглянул на кухню Люцифер, зыркнул на Илюшина лунным глазом и исчез, убедившись, что все в порядке.

– Ксения Ильинична, кто на вас покушался? – спросил Макар, когда она поставила перед ним тарелку и сама села за стол.

– Алла Богданова, – без всяких сомнений ответила та. – Или она сама, или кто-то из ее приятелей.

– А поподробнее?

Ксеня вздохнула и рассказала подробнее. История оказалась проста и незамысловата, и было в ней про девушку, выросшую в Тихогорске и уехавшую учиться и работать в соседний город, парня, влюбленного в девушку и готового ждать ее возвращения, и про несчастную третью сторону треугольника, надеявшуюся, что Ксения Ильинична Пестова больше никогда не вернется в родной Тихогорск.

Когда-то Ксения жила в районе-поселке, который называли Фабричным, – расположенном неподалеку от швейной фабрики. Маленькие квартирки, убогие дворики, вечно грязные подъезды и дворничихи с испитыми лицами, яростно гоняющие подвальных котов; озлобленные работницы, возвращавшиеся с фабрики поздно вечером; крепко выпивающие красномордые мужики, орущие на собственных и чужих детей, – вот что такое был район Фабричный. При первом представившемся случае семья Пестовых уехала оттуда, но до этого радостного дня Ксеня с родителями прожила в поселке восемнадцать лет.

С Никитой Борзых, высоким красивым парнем с черными цыганскими глазами, она училась в одном классе, и все знали, что наглый красавчик Борзых пасует только перед Ксеней Пестовой. Однако дразнить Борзых никто не решался: в поселке о нем и о компании, которой Никита предводительствовал, ходила дурная слава. Пятеро крепких, накачанных, спортивных ребят ходили лениво, смотрели пренебрежительно, дорогу никому не уступали. Илья Иванович, Ксенин папа, говорил о Никите – «харизматичный парень», а мама каждый раз морщилась так, что Ксене сразу становилось понятно: харизматичность Никиты маме глаза не застит, и к Борзых она относится точно так же, как и сама Ксения, – насмешливо-пренебрежительно.

Свое отношение к однокласснику девушка не скрывала, но, несмотря на это – а может быть, именно потому, – Борзых таскался за ней как хвост, пытался ухаживать сообразно своим представлениям о «красивом» и рьяно отваживал других ухажеров. В представления о красивом входили семь или тринадцать бордовых роз в блескучей целлофановой обертке по мало-мальски подходящим поводам в виде дней рождения и Восьмого марта, небрежные поигрывания мускулами при встрече, а также показательное избиение потенциальных соперников. Впрочем, последнее Ксения быстро пресекла.

– Ксюша, он даже в чем-то трогателен… – задумчиво говорил отец, изучая очередные бордовые розы, обернутые в пакет и перетянутые золотой бумажной ленточкой. – Ты к нему несправедлива.

Ксения не хотела соглашаться с папой. Борзых невероятно раздражал ее своей наглостью в сочетании с уверенностью, что весь мир принадлежит ему по праву сильного – во всяком случае, часть этого мира в виде поселка Фабричный.

Однако на школьном выпускном, хлебнув в женском туалете «Амаретто», Ксеня с непривычки захмелела настолько, что позволила Борзых проводить себя до дома и даже поцеловать в подъезде. Неприятнее всего ее поразил не сам поцелуй – слюнявыми требовательными губами Никита раздвигал ее губы и прижимал девушку головой к шершавой стене так сильно, что у нее заболел затылок, – а то, что Борзых воспринял происходящее как должное. Отстранившись от Ксении после первого поцелуя, он удовлетворенно спросил:

– Чего ломалась-то столько лет? Выпускного хотела дождаться, чтобы все красиво получилось?

Первый поцелуй стал и последним. Когда ошеломление от слов Борзых прошло, Ксения изо всех сил оттолкнула его от себя, и парень слетел вниз по лестнице, чуть не упав, но в последний момент схватился за перила.

– Что я такого… – начал было он, но девушка уже не слушала – она стрелой взлетела на свой этаж, быстро отперла дверь тамбура и захлопнула ее перед носом подбежавшего Никиты, досадуя на саму себя. «В чем-то он даже трогателен, – передразнила она отца. – Трогателен, как же! Тьфу! »

Ксения уехала в Анненск, поступать в институт, а Борзых пошел в местный колледж. Она не интересовалась его судьбой, а после того случая избегала вспоминать о Никите – память сразу услужливо подсовывала боль в затылке и ощущение чужого липкого требовательного рта, прижимавшегося к ее губам, из которого несло дешевой водкой.

Как-то раз зимой, вернувшись на каникулы к родителям, к тому времени уже купившим дом в районе Лежебяки, Ксения шла по улице и нос к носу столкнулась с молодой женщиной, в которой не сразу узнала свою одноклассницу – Аллу Богданову. Аллу, которую отчего-то все звали Лялькой, Ксеня не то чтобы не любила, но старалась не замечать. Не из? за высокомерия, которого в ее характере не было вовсе, а оттого, что Лялька была девчонкой странной и неприятной, обладавшей способностью цепляться как репей к кому ни попадя. Невысокая, грудастая, с плоским белым лицом, черты которого были ею унаследованы от бабушки-монголки, бойкая и вечно остервенелая Алла созрела раньше, чем все остальные девочки в классе Ксении, и сразу стала пользоваться успехом у мальчиков. Конкуренцию ей не мог составить никто, однако, несмотря на это, девчонок Лялька ненавидела искренне, от души, и не упускала случая эту ненависть показать. Подруг у нее не было, приятельствовала она исключительно с парнями, причем слухи об этой дружбе ходили нехорошие, гаденькие, пересказываемые шепотом в школьных коридорах.

Пожалуй, кроме Ксении, Богданова была единственным человеком во всей школе, ничуть не опасавшимся Никиту Борзых. Больше того – он и сам ее побаивался. Тому были причины. Лялька частенько впадала по пустякам в бешенство и в таком состоянии становилась страшна: темные глаза начинали неудержимо косить, и зрелище это было пугающее, а вовсе не забавное. Волосы Алла одним небрежным движением руки перекручивала так, что они собирались в подобие хвоста, и вдоль лица оставались висеть две пряди, похожие на черную сгоревшую траву. Для устрашения она могла и зубы оскалить, а один раз завизжала – натурально завизжала на весь этаж, так что прибежали учителя и два завуча. К парням Алла была благосклонна, а вот девчонки ее нешуточно боялись – куда больше, чем того же Борзых.

Несмотря на это, наткнувшись на Аллу, Ксения почти обрадовалась. Часть ее одноклассниц разъехалась по другим городам, две и вовсе эмигрировали из страны, и, возвращаясь в любимый Тихогорск, девушка ловила себя на том, что скучает по тем, с кем вместе училась.

– Алла, привет! – Она радостно схватила руку в белой варежке и потрясла, по старой привычке здороваясь рукопожатием.

– Ты что здесь делаешь? – напористо спросила Лялька, не здороваясь и выдергивая руку. Она-то одноклассницу узнала моментально, и в глазах ее загорелась ненависть.