Танцы марионеток - Елена Михалкова

Она подумала и прибавила:

– Предупреждаю сразу, трудиться придется много. Приступать к работе нужно с завтрашнего утра.

На полудетском личике отразилось сначала недоверие, затем злая насмешка.

– А что же не с сегодняшнего вечера? – Девица наконец-то пришла в себя и даже подбавила в голос искреннего удивления. – И, кстати, в агентство вам обратиться никак, да? А, поняла! Вы, наверное, привыкли домработниц на улице находить? Ну, чтобы комиссионные не платить, или как там это называется…

Марта Рудольфовна огорченно покачала головой.

– Ах, еще и глупа… – пробормотала она будто бы самой себе. – Прощайте, голубушка.

Аккуратно обошла девушку и пошла прочь, покачивая зонтом над головой. Ошеломленно глядя ей вслед, швейцар обратил внимание, что сапожки у старухи замшевые («замшевые! по слякоти! »), с кокетливой бахромой, едва прикрытой широкими клетчатыми брюками.

– Подождите! – срывающимся голосом вдруг крикнула девица и бросилась вслед за дамой. – Постойте!

Ветер из подворотни зло швырнул ей в лицо мокрым снегом, одна нога на ледяной дорожке съехала вперед, словно обутая в конек, и девушка, взмахнув руками, едва не упала. Чудом удержав равновесие, она ухватилась за стену и завопила снова, отчего на нее стали оборачиваться прохожие:

– Подождите! Черт, да не уходите вы!

Марта Рудольфовна остановилась, неторопливо повернула голову. Разумеется, девчонка тут же поковыляла к ней, морщась от боли.

– Простите, пожалуйста, – выговорила она, подойдя ближе. – Вы сказали, у вас есть для меня работа?

Марта Рудольфовна не отказала себе в удовольствии выдержать паузу: прикрыла глаза морщинистыми веками, слегка поджала нижнюю губу, словно собираясь отказать… Но в последнюю секунду прошила девицу насквозь взглядом (знала, знала, как ее взгляд действует на людей! ) и кивнула, снизойдя до замарашки.

– Я умею убираться и готовить, – заторопилась девчонка, грубившая всего минуту назад. – Гладить могу. Гулять с собакой!

Старуха хмыкнула:

– Последнее особенно ценно, учитывая, что я не держу животных. Что еще вы умеете?

На лице девицы промелькнуло отчаяние: она явно судорожно соображала, что бы придумать.

– Я жду! – поторопила Марта Рудольфовна.

– Могу печатать на компьютере! – выпалила девчонка. – И на машинке, на печатной. Немного вышивать умею. А, петь!

– Боже меня упаси от вашего пения, – ужаснулась Марта Рудольфовна. – Что ж, хорошо… – Она окинула щуплую фигурку с ног до головы испытующим взглядом. – Пожалуй, я вас возьму на пробный срок. Предупреждаю сразу: работать придется в основном за харчи и крышу.

– Это как? – растерялась девица.

– Это так, что жить вам предстоит у меня, и есть вы будете с моего стола и за мой счет. Поэтому платить я вам стану немного. Вы учитесь?

Девица отрицательно покачала головой.

– Тем лучше. Никаких отлучек из дома без моего разрешения, никаких встреч с подружками-друзьями. Мне нужна домработница, которая всегда под рукой. У вас не будет выходных дней, вы не сможете пойти в гости без моего разрешения, а я не намерена его давать. Вы должны исполнять мои капризы, расшибаться в лепешку, а перечень ваших обязанностей будет весьма обширным.

– А мужчины у вас в доме есть? – хмуро спросила девчонка – не иначе, решила, что сейчас ее поведут в вертеп.

– И не надейтесь, – фыркнула Марта Рудольфовна. – Никаких мужчин, голубушка. И от вас, кстати, я буду требовать крайне сдержанного поведения в этом отношении. Итак, вам придется убираться, драить за мной биде и унитаз, стелить постель, стирать, гладить, а также быть у меня на побегушках. Согласны?

– Да. – Ответ был дан без колебаний.

«Эк тебя прижало, – хмыкнула про себя Конецкая. – А Кристинка дура, да. Ничего в людях не понимает. По этой сразу было видно, что она на все согласится, если правильно к ней подойти, не дать подумать… Большинство людей, если не давать им времени на размышления, принимают верные решения».

– Тогда идите за мной. Кстати, меня зовут Марта Рудольфовна.

Идти пришлось недолго. Марта Рудольфовна шла под зонтом, держась очень прямо, не пригибаясь от разыгравшейся мокрой метели, и была похожа на престарелую Мэри Поппинс, занесенную в Москву в конце февраля западным ветром. Девчонка семенила за ней, держась в нескольких шагах, и на нее сносило снег с края зонта.

Они завернули во двор и вскоре очутились перед десятиэтажной желто-серой «сталинкой». Просторный и очень чистый, слабо пахнущий хлоркой подъезд, скрипящий лифт, длинный коридор с неожиданно простеньким полосатым половичком из тех, что бабушки продают на рынках, черная дверь внушительного вида… Старуха порылась в кармане, достала ключ, но не вставила его в замочную скважину, а постучала по двери: три коротких удара, два длинных, три коротких.

– Вытирайте ноги, – приказала она, по-прежнему не оборачиваясь и не глядя на девушку. – Вашу кацавейку можете повесить в шкаф, только подальше от приличной одежды.

Девчонка, промолчав, вошла следом за Мартой Рудольфовной, остановилась, оглядываясь вокруг.

В прихожей их никто не встретил, так что непонятно было, кто же отворил дверь. Зеркало в бронзовой раме отразило старуху, успевшую сбросить свою шубу, и сутулую фигурку, топчущуюся на коврике. Слева и справа начинались шкафы с множеством дверец, похожих на вход в сказочное королевство, с потолка свисали люстры из темного, как кофейные зерна, стекла, а на тумбочке перед зеркалом раскинулся в вазе букет кроваво-красных маков, умноженных вдвое отражением, – Юлька не сразу поняла, что они искусственные. Обстановка прихожей, на ее вкус, была мрачноватой, под стать хозяйке квартиры.

– Не стойте, как баран, голубушка, – донеслось до Юльки, и она, вздрогнув, сообразила, что старуха успела уйти в другую комнату. – Раздевайтесь.

Девушка торопливо повесила куртку на вешалку и покраснела, вспомнив брошенную вскользь фразу о приличной одежде, стянула ботинки, с которых успела натечь изрядная лужа – хорошо еще, что на коврик, а не на паркет, – и одернула свитер.

– Проходите сюда, – раздалось откуда-то из глубины квартиры. – Да что вы там копаетесь? !

С трудом оторвав взгляд от блестящего паркета, Юлька пошла на звяканье посуды и оказалась в кухне-столовой, где старуха уже налила себе чай из огромного белоснежного фарфорового чайника. Кухня была просторной, с абстракциями на стенах и такими же светильниками – «кофейными зернами», что и в прихожей. Здесь сильно пахло зеленым чаем с жасмином и едва слышно духами с нотами ириса. Запах парфюмерного ириса Юлька любила и легко узнавала.