Манускрипт дьявола - Елена Михалкова

Когда она уходила, то заставила меня пообещать прийти на следующий же день к ее папаше и сказать, что согласен дать ему два месяца отсрочки. Что ж, первую часть обещания я выполнил: явился к ним в изрядно обветшавшее поместье. Вот только вместо отсрочки, о которой так хотелось услышать девчонке, я сообщил старику, что его ожидает скорое выселение.

Сперва малышка не поняла, как ее одурачили, но когда наконец сообразила, то затряслась, будто в припадке, и закричала, что я мерзавец. О, меня называли мерзавцем бессчетное количество раз! Признаться, каждый из них доставлял мне удовольствие особого рода, ибо в таких оскорблениях раскрывается чья-то бессильная ярость, а чужое бессилие означает ваше превосходство.

Так что я нежно улыбнулся ей, надеясь, что она прочтет в моей улыбке напоминание о наших утехах. Тогда она, словно ополоумев, бросилась на меня, и если бы ее не удержали родные, то, ей-богу, вцепилась бы мне в волосы. Говорю же, страсти ей было не занимать!

Когда моя повозка отъехала от крыльца, девчонка выскочила из дома – видно, ухитрилась вырваться – и бросилась за нами вслед, крича: «Ненавижу! Ненавижу! » Смешно, право слово, когда тебя ненавидит столь жалкое существо! Я столько раз становился объектом ненависти, и каждый раз ощущал упоительное чувство – нечто сродни опьянению. Но на этот раз противник оказался слишком ничтожен. Возница слегка огрел ее кнутом, и она, не пискнув, свалилась в придорожную канаву. Я же покинул их земли, улыбаясь при мысли о своей маленькой шалости. Конечно, я не собирался давать отсрочку старому хозяину имения в обмен на худосочные прелести его дочери, хотя и приложил усилия к тому, чтобы глазастая крошка поняла меня именно так. Но очень уж мне захотелось распробовать, какова на вкус эта штучка, а все прочие пути были бы слишком замысловатыми.

В таких отрадных воспоминаниях я черпал вдохновение, пока длился мой путь. И, что еще более важно, – твердую убежденность в том, что моим замыслам суждено осуществиться. Когда взору моему открылся Лондон, я был готов войти в него победителем.

Лондон! Шпиль собора святого Павла виден издалека, высоко возвышаясь над крышами. Грязный, огромный, провонявший рыбой Лондон, протягивающий в разные стороны кривые лапы улиц, словно расползающееся на брюхе чудовище, стремящееся все загрести под себя. Река не остановила его – Лондон перебрался и через реку. Я постоял немного, набираясь сил перед последним отрезком пути, и направил свои стопы к имению Мортлейк, что на юго-западе города.

Когда я остановился перед домом, весь в пыли и грязи, напоминающий своим обликом более бродягу, чем мирного странника, взгляд мой был спокоен и умиротворен. Слуга, открывший дверь, уставился на меня с выражением возмущения на сонном лице, но голос мой прозвучал не просительно, а властно:

– Я прибыл, чтобы увидеть Джона Ди.

* * *

Зала, в которую меня провели, была обставлена с аскетичностью, более вызывающей, чем роскошь. Она всем своим видом заявляла о том, что хозяин ее желает казаться человеком воздержанным и скромным. Однако самый воздержанный человек не откажется по доброй воле сидеть на мягком кресле, предпочтя ему грубую скамью. Лишь скамья да стол составляли всю обстановку комнаты, и будь она не столь просторна, вполне сошла бы за монастырскую келью.

Я ждал долго… Пока наконец в залу не вошел седой белобородый человек в богато расшитом бордовом камзоле. Он остановился возле окна, рассматривая меня и хмуря густые брови.

Я не видал великого алхимика раньше, но много слышал о нем, и мое представление совпало с его действительным обликом. Джону Ди пошел шестой десяток, хотя, как я позже узнал, он тщательно скрывал свой возраст. Но его седина, глубокие складки возле носа и губ, а более всего – выражение глаз не дали бы обмануться внимательному человеку. Белки глаз его были воспалены, но я полагал, что причина не в болезни, тем более что на щеках сэра Джона лежал живой румянец. Прямой как палка, с длинной, ухоженной бородой, которую он поглаживал, разглядывая меня, Джон Ди вовсе не показался мне столь проницательным, насколько его описывала молва.

Однако недооценивать его нельзя! Я помнил, сколь многое поставлено на карту. Моя дальнейшая судьба зависела от этого человека.

Шагнув сэру Ди навстречу, я учтиво склонился перед ним:

– Меня зовут Эдвард Тэлбот, ваша милость. Я прибыл к вам, чтобы…

И тут лицо мое изменилось. Я перевел взгляд за плечо хозяина, приоткрыл рот и замер, словно пораженный увиденным.

Он обернулся, но, не обнаружив ничего, оборотился ко мне и резко спросил:

– Что с вами?

Медленно-медленно я откинул голову назад, словно следя за движением кого-то невидимого, кто поднимался все выше и выше, и благоговение застыло на моем лице.

– Вот оно… Опять… Они снова являются мне, они говорят со мной, призывая быть проводником их воли…

Чтобы разобрать мой шепот, Джону Ди пришлось подойти ближе.

– Я вижу их… – шептал я, выкатив глаза и молитвенно сложив руки. – Вижу! Одежды их белоснежны, и две золотых овцы идут за каждым. Они хотят говорить с вами, сэр Джон!

– Что? !

– Руно золотое, оно сверкает ярче солнца, и обласкан Господом Богом нашим будет тот, кто выдержит его свет! – Я бормотал все быстрее, будто ополоумев и не замечая, что слюна летит у меня изо рта. – Да превратится оно в золото и воссияет в руках наших, вот что говорят они! Они призывают вас, но не слышите вы, ибо черный ангел Уриэль стоит за левым плечом!

Алхимик вздрогнул и бросил короткий взгляд назад. Этот взгляд сказал мне все, что я хотел услышать: выбранный путь был верен. Я вскинул руки вверх, и голос мой возвысился, как у проповедника:

– Вижу, вижу вас! Слышу, но сам не в силах понять, что хотите сказать мне! Вот… вот сейчас… неужели снизойдете до меня? !.

Я весь напрягся, подался вперед, и глаза мои выпучились так, что я в самом деле ощутил боль. Меня затрясло, и руки мои задрожали, а затем я закружился волчком на месте. Когда же я остановился, то на губах моих выступила пена, и я отчаянно возопил:

– Нет, нет, не могу!

И упал навзничь.