Дом одиноких сердец - Елена Михалкова

Даша обернулась к пруду, но сморщенного старичка было не разглядеть за кустами. Она хотела что-то спросить, но тут за ее спиной проскрипела дверь, и женский голос произнес:

– Добро пожаловать в «Прибрежный». Петр Васильевич, у вас сегодня гостья?

Идя по коридору пансионата, Даша внимательно смотрела по сторонам. Некоторые двери были приоткрыты, и она могла мельком разглядеть комнаты. Это были небольшие аккуратные номера, напоминавшие гостиничные, если бы не мелочи, превращавшие их в чей-то дом: фотографии на полках, маленькие вышивки на стенах, неожиданные подушечки и пуфики, украшенные цветами из старых атласных ленточек… Почти везде, куда удавалось заглянуть, Даша видела цветы на подоконниках и лишний раз убеждалась, что за деньги можно купить почти все. Во всяком случае, достойную старость – можно. Навстречу им попались несколько служащих пансионата – средних лет женщины в голубой униформе, и все вежливо здоровались с ней и Боровицким.

Лидия Михайловна – управляющая пансионатом, встретившая их у дверей, обсуждала со стариком его новую книгу. Миниатюрная, изящная женщина лет пятидесяти, с внимательными голубыми глазами держалась строго, но учтиво. Дойдя до конца коридора, она попрощалась с Дашей и Боровицким, сославшись на дела.

– Ну, как вам дом престарелых? – поинтересовался Боровицкий, открывая дверь и пропуская Дашу вперед. Она оказалась в маленькой темной комнатке, но Боровицкий раздернул шторы, и сразу стало светло и солнечно.

– Очень впечатляет, – призналась Даша. – Довольно уютные комнаты… цветы…

– Есть и то, чего вы еще не заметили, – например, три смены сиделок и постоянно работающих медсестер и врачей. К тем, кто передвигается на инвалидной коляске, приставлены женщины, которые вывозят постоятельцев на прогулку и гуляют по всему лесопарку. В общем, Лидия Михайловна – кстати, фамилия ее Раева – заботится о своих подопечных.

Даша присела на стул и тут заметила на столе маленький плоский ноутбук.

– Да, это мой, – кивнул старик, перехватив ее взгляд. – Я здесь могу работать, так сказать, по горячим следам. Спасибо Лидии Михайловне, которая выделила мне уголок совершенно безвозмездно. Впрочем, она вообще довольно необычная женщина.

– Чем же? – заинтересовалась Даша.

– Лидия Михайловна Раева – человек исключительной доброты.

Даша недоверчиво глянула на Боровицкого, поглаживающего усы: управляющая показалась ей женщиной холодноватой и какой-то отстраненной.

– Да-да, не удивляйтесь, именно доброты. Несколько лет назад у ограды нашли совершенно опустившегося пьянчужку, валявшегося на дороге. Кто-то вызвал милицию, и его непременно забрали бы, если б не Раева – она распорядилась отвести бедолагу в пансионат и привести в порядок. Его немного подлечили, хотя он все равно находится до сих пор в невменяемом состоянии.

– Так он здесь? – поразилась Даша.

– Именно, Дарья Андреевна. Его поселили здесь, потому что он абсолютно одинок. Но представляю, какой бой пришлось выдержать Лидии Михайловне с учредителем, чтобы отстоять Ангела Ивановича.

– Кого? – не поняла Даша.

– Ангела Ивановича. Так здесь того бомжа прозвали. Он совершенно безобиден и по-своему очень мил, хотя, конечно, сумасшедший. Иногда начинает что-то вспоминать из своей прошлой жизни – реальной или выдуманной, – и тогда слушать его очень интересно.

– Петр Васильевич, а чем вы так очаровали управляющую? – подумав, спросила Даша.

– А с чего вы взяли, дорогая моя, что я ее очаровал? – усмехнулся Боровицкий.

– Хотя бы вот с того, – и Даша широким жестом обвела комнатку. – Вы же сами говорите, что пансионат частный. Значит, он должен быть закрыт для посторонних. А вы здесь работаете, вам комнату выделили… И меня с вами так легко пропустили, не спросив ни о чем. А, поняла! – высказала она неожиданную догадку. – Вы, наверное, что-то вроде заказного материала пишете, правильно? И хозяева пансионата в вас заинтересованы?

– Ну что вы, любезная моя Дарья Андреевна, – возразил Боровицкий с наигранной обидой в голосе. – Как вы могли так плохо обо мне подумать! Нет, дело вовсе не в заказном материале, который я, конечно же, не пишу. Дело в другом.

– В чем же?

– Понимаете, меньше всего хозяева пансионата заинтересованы в том, чтобы их заведение было разрекламировано. Потому что где реклама – там и известность, а где известность – там и слухи. Клиентов у пансионата и так предостаточно, без пациентов они не останутся. А вот лишние разговоры и интерес прессы, к примеру, могут только помешать. Начнут говорить, что люди деньги на стариках делают или еще что-нибудь похуже. Сами понимаете, что поле для таких разговоров самое что ни на есть благодатное.

– А разве вы сами – не та же пресса? – недоуменно спросила Даша.

– Ни в коем случае! Я здесь в качестве писателя, а не журналиста. В газетах отрывки из моей книги никогда не появятся, а если бы и появились – что с того? Я о людях пишу, а не о каком-то пансионате, пусть даже и тысячу раз частном. В то же время учтите, Дарья Андреевна, при желании я мог бы такую шумиху поднять вокруг «Прибрежного»! Связей моих, наработанных за долгую жизнь, с лихвой бы хватило. О чем я честно и предупредил нашу милейшую Лидию Михайловну.

– По-моему, это называется шантажом, – рассмеялась Даша.

– А по-моему, это называется «показать противнику все карты». Для Раевой было проще пустить меня сюда и обеспечить все условия, чтобы я поскорее избавил ее от своего общества, – подмигнул Боровицкий, – чем не пустить, а потом объясняться с учредителями по поводу неожиданного интереса журналистов к сему богоугодному заведению. Вот потому я здесь. Да и вообще она старается мне потакать в моих старческих писательских капризах. Вот вас разрешила привести… Может быть, надеется, что с вашей помощью я допишу наконец свою рукопись. И в чем-то она права. Хотя, откровенно говоря, я очень быстро устаю, – с обезоруживающей улыбкой признался Боровицкий. – Что поделаешь – старость, старость… И вообще… все чаще ощущаю себя мангустом.

– Почему мангустом? – изумилась Даша. Меньше всего Боровицкий был похож на подвижного маленького хищника.

– Ну не павианом же, – усмехнулся тот. – Шучу, шучу. Просто знаете, Дарья Андреевна, много лет назад довелось мне жить в Кении. И мой приятель – Мишка Рогожин – завел себе там мангуста. Уж не помню, где он его взял, – должно быть, попросту купил на рынке, но зверюшка была презабавная. Диком ее прозвали. Так вот Мишка, выдумщик большой и изобретатель в домашних масштабах, соорудил маленькую карусель. Маленькую – но полностью действующую: то есть переключаешь рычажок, и она начинает довольно быстро вертеться минуты две или три. Поначалу Рогожин забавлялся своей игрушкой просто так, но скоро ему приелось, и он придумал вот что: посадил на карусель мангуста, Дика. Привязал и включил. Конечно, издевательство чистейшей воды, но мы тогда были молодые и злые. Хм, а сейчас стали старые и злые… но это так, лирическое отступление… Несчастный мангуст через две минуты вышел с карусели существом с нарушенной психикой и координацией. Но, представьте себе, развлечение ему понравилось! И более того – зверек к нему пристрастился, как к наркотику. Но вот к ощущениям после карусели – когда у него, видимо, голова кружилась и он прямо идти не мог, – к тем ощущениям так и не привык. И страдал, я полагаю. Но перед тем, как карусель останавливалась, испытывал бог его знает какие чувства. Может, думал, что летает? Я не знаю.