Сын - Ю Несбё

Ровер отнял руки от ушей.

– Я перестал спать, потому что стоило мне заснуть, и я видел кошмары: девочку без щеки, которая улыбалась мне разорванным ртом. И я пошел к Нестору и сказал, что должен выйти из игры. Сказал, что больше не буду подправлять «узи» и «глоки», что хочу чинить мотоциклы. Хочу жить мирно и не думать постоянно о легавых. Нестор согласился отпустить меня, понял, что во мне не так уж много плохого парня. Но он в подробностях объяснил, что меня ждет, если я начну болтать. Я все понял и стал вести нормальную жизнь. Отказывался от всех предложений, хотя у меня еще оставалось несколько отличных «узи». Но у меня постоянно было ощущение, что еще ничего не кончилось, понимаешь? Что меня должны пришить. Можно сказать, я почувствовал облегчение, когда меня схватили легавые и заперли в безопасную клетку. Взяли по старому делу, в котором я был всего лишь соучастником: они арестовали двух парней, и те показали, что оружием их снабдил именно я. Я тут же сознался.

Ровер глухо засмеялся, потом закашлялся и снова наклонился вперед:

– Я выйду отсюда через восемнадцать часов. Я, черт возьми, не знаю, что меня ждет. Знаю только, что Нестору известно о моем выходе, хотя меня выпускают на четыре недели раньше срока. Ему известно обо всем, что происходит здесь и в полиции. У них везде свои люди, это я успел узнать. И вот я думаю: если бы он хотел прихлопнуть меня, то мог бы сделать это здесь, а не ждать, когда я выйду на свободу. А ты как думаешь?

Ровер ждал. Стояла тишина. Создавалось ощущение, что у парня в голове нет вообще никаких мыслей.

– В любом случае, – сказал Ровер, – небольшое благословение мне не повредит, понимаешь?

Когда он произнес слово «благословение», в глазах сидящего напротив что-то вспыхнуло, он поднял правую руку и подал знак Роверу подойти ближе и опуститься на колени на маленьком коврике перед нарами. Франк больше никому из заключенных не позволял класть коврики на пол. Это было одним из принципов швейцарской модели, которой пользовались в Гостюрьме: никаких лишних вещей в камерах. В камере могло быть не больше двадцати вещей. Если хочешь иметь пару обуви, отдай пару брюк или две книги, к примеру. Ровер поднял взгляд на лицо Сонни. Тот смочил сухие, потрескавшиеся губы кончиком языка. Голос его оказался на удивление высоким, и хотя говорил он медленно и почти шепотом, дикция была вполне четкой:

– Все земные и небесные боги смилостивятся над тобой и простят тебе твои прегрешения. Ты умрешь, но душа прощенного грешника вознесется в рай. Аминь.

Ровер склонил голову. Он почувствовал, как на его гладко выбритую макушку опустилась левая рука благословляющего. Парень был левшой, и в его случае необязательно было прибегать к статистике, чтобы понять, что ожидаемая продолжительность его жизни меньше, чем у правшей. Передоз мог случиться завтра или через десять лет, одному богу ведомо когда. Поговаривали, что левая рука парня способна исцелять, но Ровер в это не верил, как не верил и в благословение. Так почему же он сидит здесь?

Н-да. С религией так же, как со страховкой от пожара: ты не думаешь всерьез, что она тебе пригодится, но если люди утверждают, что парень может взять на себя твои страдания, то почему бы не согласиться и не облегчить душу?

Но еще больше Ровера интересовало, как могло случиться, что такой парень совершил хладнокровное убийство. Что-то не сходилось. А может, правы те, кто утверждает, что дьявол приходит в роскошных одеждах.

– Салям алейкум, – раздался голос, и рука исчезла с его макушки.

Ровер продолжал сидеть, склонив голову. Кончиком языка он ощупывал гладкую поверхность золотого зуба. Готов ли он теперь? Готов ли встретиться со своим создателем, если именно это его ожидает? Он поднял голову.

– Я знаю, что ты никогда не просишь плату, но…

Его взгляд упал на обнаженную ступню поджатой ноги Сонни. На большой вене на подъеме стопы виднелись следы уколов.

– В прошлый раз я сидел в Бутсене, и там всем удавалось доставать дурь, no problem [1 - Никаких проблем (англ. ). ]. Но Бутсен – это не тюрьма строгого режима. Говорят, Франк снова перекрыл здесь все каналы. Однако… – Ровер засунул руку в карман, – это не совсем так.

Он вынул предмет размером с мобильный телефон – позолоченную штучку, похожую на микропистолет, – и нажал на крошечный курок. Из ствола вылетело маленькое пламя.

– Видел такое раньше? Да видел, конечно. Во всяком случае, надзиратели, обыскивавшие меня при поступлении, видели. Они сказали, что приторговывают дешевыми контрабандными сигаретами, если мне это интересно, и разрешили оставить себе зажигалку. Они, наверное, плохо изучили мою биографию. Разве не удивительно, что эта страна все еще функционирует, несмотря на то что люди постоянно халтурят?

Ровер взвесил зажигалку на ладони.

– Восемь лет назад я сделал ее в двух экземплярах. Не думаю, что преувеличу, сказав, что никто в этой стране не смог бы справиться с задачей лучше. Я получил заказ через посредника. Он сказал, что заказчик хочет иметь стрелковое оружие, которое не надо было бы прятать, которое было бы не похоже на оружие. И я сделал вот это. Люди странно мыслят. Первое, что приходит им в голову при виде этого предмета: «Пистолет! » Но как только ты покажешь им, что его можно использовать в качестве зажигалки, они начисто забывают первую мысль. Они не удивятся, если ты скажешь, что этот предмет можно использовать как зубную щетку или отвертку. Но не поверят, что это пистолет. Ну что же…

Ровер повернул винт на нижней части рукоятки.

– В него помещаются две девятимиллиметровые пули. Я назвал его «убийцей жен». – Ровер направил ствол на парня. – Одна тебе, дорогая… – Потом он приставил дуло к своему виску. – И одна мне.

Смех Ровера в маленькой камере прозвучал на удивление одиноко.

– Вот так. На самом деле я должен был изготовить только один экземпляр: заказчик не хотел, чтобы другие были посвящены в тайну этого изобретения. Но я сделал еще один. И прихватил его сюда на случай, если Нестор попробует подослать ко мне кого-то. Завтра я выхожу на свободу, и он мне больше не нужен, так что теперь он твой. А здесь…