Ведьмин вяз - Тана Френч

– Ты мне не говорила.

– Ну так я же не думала, что он согласится. Но, – она мельком улыбнулась мне, сражаясь с пробкой, – похоже, я его недооценила.

– Дело нехитрое, – произнес Леон, уставясь на сад.

Чпокнула пробка. Сюзанна сделала большой глоток – причем, к моему удивлению, с видимым удовольствием, а я-то в глубине души по-прежнему смотрел на нее как на восьмилетнюю девочку – и протянула мне бутылку.

– Не обращай на него внимания, – сказала она мне. – У него день не задался.

– А у кого задался, – ответил я. Вино было красное, густое, пахло августом, и, еще не пригубив, я почувствовал, какое оно крепкое. – Как жизнь?

– Сам как думаешь? – Сюзанна запрокинула голову и принялась массировать шею. По сравнению с Леоном она практически не изменилась. Вместо двух толстеньких детских косичек или всклокоченной юношеской гривы – волнистое короткое каре, подростковая невзрачность сменилась основательностью, привлекательной своим спокойствием, и уверенностью, что Сюзанна будет выглядеть точно так же и двадцать, и пятьдесят лет спустя, но рождение двух детей лишь отчасти смягчило ее длинноногую угловатость; ненакрашенная, в линялых джинсах, она сидела на крыльце по-турецки, раскованно, как в детстве. – Том научился гениально делать массаж. А у тебя как дела?

– Отлично.

– Правда?

– Разве что Том мне спину не массирует. А так лучше некуда.

Леон насмешливо покосился на меня, но я его проигнорировал.

– Что бы это сейчас ни значило. – Сюзанна потянулась к сигарете Леона. Кто-то – видимо, дети – нарисовал на ее запястье фиолетового жука. – Дай затянуться.

– Я тебе целую дам. Держи…

– Не надо. Не хочу, чтобы дети увидели, что я курю.

Она тоже была чуть пьяна – как и я сам, насколько я сейчас понимаю.

– Дай сюда, – сказал я Леону, – я поделюсь со Сью.

Дети в глубине сада тыкали палками во что-то, скрывавшееся в траве, и не проявляли к нам ни малейшего интереса. Я всегда старался заботиться о Сюзанне, хотя она всего-то на три месяца меня младше. Помню, как лет в пять обхватил ее за туловище, приподнял с натугой и отчаянно потащил прочь от кружившей вокруг нее осы. Я прикурил сигарету, глубоко затянулся и протянул Сюзанне.

– С папой совсем беда. – Она выпустила струйку дыма. – На днях мы приехали навестить Хьюго, захожу в комнату, а он плачет. Рыдает, аж заходится.

– Ничего себе, – удивился я.

– Вот-вот. – Она покосилась на меня. – Он приготовил тебе подарок. В знак извинения за то, что пропустил твой день рождения. Наверное, какая-нибудь дурацкая семейная реликвия. Ты уж притворись, что рад, даже если окажется, что это полное говно.

– Ладно.

– А то он не выдержит даже малейшей… Зак! – окликнула она сына, карабкавшегося на высоченный вяз. – Слезь с дерева! Сколько раз тебе говорить!

– Мы-то лазили по деревьям, – заметил я.

Зак подтягивался всё выше, пропустив окрик матери мимо ушей.

– Именно, а потом ты упал, сломал ногу и лежал в гипсе целый… Зак! Слезай сейчас же. Ну мне что, подойти?

Зак спрыгнул с ветки, повалился на траву, театрально запрокинув голову, чтобы показать матери, как сильно она его достала, после чего вскочил и побежал донимать Салли.

– Иногда он совершенно меня не слушается, – проговорила Сюзанна. – От родителей Тома толку чуть. Они все ему прощают, а когда мы его ругаем, бросаются защищать – он же мальчик, что с мальчишки взять. А позицию Хьюго вы знаете: пусть дети делают что хотят, вырастут – возьмутся за ум. С нами так и вышло, но когда ты родитель, как-то не получается закрывать глаза на шалости.

Я не стал ей говорить, что эта проблема вскоре отпадет сама собой. Да и выкрутасы Зака обсуждать не хотелось.

– Даже не вспомню, когда я в последний раз видел твоего отца, – произнес я.

И по изумленному их молчанию мгновенно понял, что облажался. Я лихорадочно соображал, что упустил, но припомнил лишь, как подростком нажрался в хлам и потерял кошелек на какой-то дискотеке, Хьюго тогда не ответил на звонок, и я позвонил дяде Филу, тот отвез меня домой и с кислой миной посоветовал вести себя потише, но ведь наверняка с тех пор мы с ним встречались…

– Они же были здесь на Рождество, – заметила Сюзанна. – Помнишь? Подарили Заку тот долбаный кинжал, и он порезал диван.

– А… – Сюзанна впилась в меня взглядом, словно вдруг что-то заподозрила, и у меня свело кишки. – Точно. Просто у меня в Рождество голова была занята другими вещами, на работе завал был. Да и все эти семейные праздники как-то слились воедино, с тех пор столько всего произошло… – Тут Леон фыркнул, достаточно громко, чтобы все его услышали. Не так-то просто забыть, как ребенок порезал диван.

– Да ты пьян, – сказала наконец Сюзанна.

– Есть такое, – согласился я. Меня охватила благодарность за то, что Сюзанна помогла мне выкрутиться из неловкого положения, изумление перед ее бесконечно добрым, невинным миром, в котором мысли путаются разве что с перепоя, и я едва не разрыдался.

– Дай-ка сюда, – Леон отобрал у меня бутылку, – хватит с тебя. – И вскинул бровь, точно хотел добавить: “Тем более ты пьешь таблетки”.

– Еще чего. Я не закончил.

– М-да, повезло Мелиссе, не поспоришь. Она тоже побудет здесь с тобой?

Я пожал плечами. Сердце колотилось: рано или поздно я облажаюсь по-настоящему, что-нибудь ляпну или сотворю такую дикую чушь, что ее не сгладит никакая наивность, и зачем я вообще сюда приперся…

– Да, несколько дней.

– Не хочет упускать тебя из виду?

– Ну что тебе сказать, чувак. Ей нравится быть со мной. У твоего парня не так?

– Карстен работает. И не может просто взять и всё бросить.

– Ооо. Большая шишка, похоже.

– Как бы мне хотелось, чтобы все это поскорее закончилось, – вдруг с ожесточением произнес Леон. – Я понимаю, это жестоко, но правда. Как нам себя вести? Должна же быть какая-то инструкция.

– Наверняка у некоторых народов это есть. – Сюзанна взяла у него бутылку. – Я имею в виду, ритуалы, которые нужно выполнять, когда кто-то умирает. Песнопения. Танцы. Воскурение ароматных трав.