Инструментарий человечества - Кордвайнер Смит

– Ладно, – сказал один из них, – пусть будет невидимым. Ты по-прежнему хочешь Храм Артемиды Эфесской со Старой Земли?

– Да, – ответил ночной губернатор.

– Зачем, если ты не сможешь его увидеть? – спросил даймони.

– Это третье условие, господа. Я хочу, чтобы его мог видеть я и мои наследники, но больше никто.

– Если он будет плотным, но невидимым, любой увидит его, когда пойдет ваш мелкий снег.

– Об этом я позабочусь, – ответил ночной губернатор. – Я заплачу сумму, которую мы обсуждали: сорок тысяч первосортных кусков шерсти Пушистых гор. Но вы сделаете этот дворец невидимым для всех, кроме меня и моих потомков.

– Мы архитекторы, а не волшебники! – заметил даймони в самом длинном плаще, возможно, главный среди них.

– Я так хочу.

Даймони пообщались друг с другом, обсуждая какой-то технический вопрос. Наконец один из них подошел к ночному губернатору и сказал:

– Я корабельный хирург. Могу я тебя осмотреть?

– Зачем? – спросил ночной губернатор.

– Чтобы понять, сможем ли мы настроить здание на тебя. В противном случае нам не удастся даже предложить способ выполнить твои требования.

– Ладно, – ответил ночной губернатор, – осматривай.

– Здесь? Сейчас? – удивился врач-даймони. – Разве ты не предпочтешь тихое место или уединенную комнату? А может, ты поднимешься на борт нашего корабля? Это было бы очень удобно.

– Для вас, но не для меня, – возразил ночной губернатор. – Здесь мои люди держат вас на прицеле. Вы не вернетесь на свой корабль живыми, если попытаетесь украсть у меня мою шерсть Пушистых гор или похитить меня, чтобы затем обменять на мои богатства. Ты осмотришь меня здесь и сейчас. Так или никак.

– Ты грубый, черствый человек, губернатор, – произнес другой элегантный даймони. – Лучше скажи своей охране, что просишь нас осмотреть тебя. Иначе они могут занервничать, и могут пострадать люди, – сообщил он со слабой снисходительной улыбкой.

– Действуйте, пришельцы, – сказал ночной губернатор. – Мои люди слышали весь разговор через микрофон в моей верхней пуговице.

Две секунды спустя он пожалел о своих словах, но было слишком поздно. Четверо даймони подхватили его и закружили так ловко, что охрана не смогла понять, каким образом их губернатор вмиг лишился всей одежды. Должно быть, один из даймони парализовал его или загипнотизировал: губернатор также лишился дара речи. Впоследствии он даже не мог вспомнить, что они с ним делали.

Охранники ахнули, увидев, как даймони извлекают бесконечные иглы из глазных яблок губернатора, но не заметив, как эти иглы туда вошли. Охранники подняли оружие, когда ночной губернатор приобрел яркий, флуоресцирующий зеленый цвет, и разинули рты, принялись корчиться и извергать содержимое желудков, когда даймони начали заливать в губернатора содержимое множества бутылочек. Не прошло и получаса, как даймони расступились.

Губернатор, голый, покрытый пятнами, сел, и его вырвало.

Один из даймони негромко сказал охранникам:

– Он не пострадал, но, как и его наследники на протяжении многих поколений, будет видеть ультрафиолетовые волны. Уложите его в постель. К утру он придет в норму. И, кстати, не пускайте никого к дворцовому фасаду сегодня ночью. Мы будем строить здание, которое он попросил. Храм Артемиды Эфесской.

Начальник охраны ответил:

– Мы не можем убрать охрану из дворца. Это наш штаб, и никто, даже сам губернатор ночи, не имеет права оставлять его без охраны. Дневные люди могут снова на нас напасть.

Даймони мягко улыбнулся.

– В таком случае запишите их имена и узнайте последние слова. Мы не станем с ними сражаться, офицер, но если они окажутся на пути нашей работы сегодня ночью, мы встроим их прямо в новый дворец. Завтра их вдовы и дети смогут восхищаться ими в виде статуй.

Начальник охраны посмотрел на своего хозяина, который лежал пластом на полу, сжимая голову руками. Тот выкашлял слова:

– Оставьте… меня… в покое!

Начальник охраны снова посмотрел на холодного, сдержанного даймони. И сказал:

– Я сделаю, что смогу, сэр.

Эфесский храм был готов к следующему утру.

Его поддерживали дорические колонны Древней Земли; фриз украшали боги, жрецы и лошади; здание было совершенным в своих пропорциях.

Ночной губернатор мог его видеть.

Прислужники губернатора – нет.

Сорок тысяч отрезов шерсти Пушистых гор были уплачены.

Даймони отбыли.

Губернатор умер, и его наследники, которые могли видеть здание, тоже. Дворец можно было увидеть только в ультрафиолетовых лучах, и обычные люди могли созерцать храм на Хеопсе II, лишь когда особенно сильная буря очерчивала его жесткой снежной пылью.

Но теперь оно принадлежало Роду Макбану и находилось на Старой Северной Австралии, а вовсе не на Хеопсе II.

Как это случилось?

И кому понадобилось покупать невидимый храм?

Дикому Уильяму, вот кому. Дикому Уильяму Макартуру, который радовал, раздражал, позорил и веселил целые поколения севстралийцев своими фантастическими розыгрышами, невероятными причудами и капризами, охватывавшими весь мир.

Уильям Макартур был двадцатидвухкратным прадедом Рода Макбана по материнской линии. Он был человеком своего времени, настоящим человеком. Счастливым, пьяным от остроумия, когда трезвым как стеклышко; трезвым от очарования, когда вдребезги пьяным. При желании он мог уболтать ноги покинуть овцу, мог уболтать Содружество забыть про законы.

И уболтал.

Содружество скупало все строения даймони, которые могло отыскать, и использовало их вместо сторожевых аванпостов. Симпатичные маленькие викторианские коттеджи отправляли на орбиту в качестве дальних опорных пунктов. В других мирах покупали театры и доставляли через космос на Старую Северную Австралию, где они становились бомбоубежищами или ветеринарными центрами для вечно больных овец, дающих богатство. Никто не мог разобрать построенное даймони здание, и потому оставалось только срезать его с недаймонийского фундамента, поднять при помощи ракет или плоскоформирования и зашвырнуть через космос на новое место. О разгрузке севстралийцы могли не беспокоиться: они просто роняли дома. С ними при этом ничего не происходило. Некоторые простые строения даймони разваливались, поскольку были сделаны разборными, но если они были цельными, то цельными и оставались.

Дикий Уильям прослышал про храм. Хеопс II лежал в руинах. Лишайник заболел растительной инфекцией и погиб. Немногочисленные оставшиеся хеопсяне стали нищими, выпрашивавшими у Инструментария статус беженцев и эмигрантов. Содружество купило их маленькие домики, но даже Содружество Старой Северной Австралии не знало, как поступить с невидимым и невероятно красивым греческим храмом.