Инструментарий человечества - Кордвайнер Смит

– Я полагаю, мое… мое замечание было неуместным, – пролепетала она. – Вы, с вашим чувством справедливости. Вечно вы сваливаете всю вину на остальных.

– Я делаю это не специально, а лишь потому, что забочусь о Земле, – мягко ответил он. – Вам известно, что ему принадлежит эта башня?

– Землепорт? – воскликнула она. – Невозможно!

– Возможно, – возразил Жестокость. – Я собственнолично продал ее его агенту десять дней назад. За сорок мегакредитов в деньгах СНЗ. Это больше, чем есть на Земле в настоящий момент. Когда он их внес, мы начали выплачивать ему три процента годовых. И это не все, что он у меня купил. Я также продал ему океан, вон тот, который древние называли Атлантическим. И триста тысяч привлекательных недоженщин, обученных различным задачам, вместе с вдовьими правами семисот человеческих женщин соответствующего возраста.

– Хотите сказать, вы сделали все это, чтобы сэкономить земной казне три мегакредита в год?

– А вы бы поступили иначе? Не забудьте, это деньги СНЗ.

Она сжала губы. А потом расплылась в улыбке.

– Я никогда не встречала никого вроде вас, лорд Жестокость. Вы самый справедливый человек из всех, кого я знаю, – и все же не упускаете ни одной мелочи, когда есть возможность заработать!

– Это еще не все, – произнес он с хитрой, довольной улыбкой. – Вы читали Исправленную (ревизионную) шкалу, параграф семьсот одиннадцать – девятнадцать – тринадцать, за который сами проголосовали одиннадцать дней назад?

– Я его просмотрела, – ответила она оправдывающимся тоном. – Как и все мы. Он имел какое-то отношение к фондам Земли и фондам Инструментария. Представитель Земли не имел возражений. Мы все приняли его, потому что доверяем вам.

– Вы понимаете, что означает этот параграф?

– Честно говоря, нет. Он имеет какое-то отношение к этому богатому старику Макбану?

– Не думайте, будто он стар, – заметил лорд Жестокость. – Он вполне может оказаться молодым. Как бы там ни было, шкала налоговых ставок очень незначительно повышает ставки на килокредиты. Налоги на мегакредиты поровну распределяются между Землей и Инструментарием, при условии, что владелец не эксплуатирует свою собственность лично. Это один процент в месяц, как указано очень мелким шрифтом в сноске внизу седьмой страницы ставок.

– Хотите… хотите сказать, – со смехом произнесла она, – что, продав бедняге Землю, вы не только лишаете его трех процентов годовых, но и берете с него двенадцать процентов налогов? Благословенные ракеты, ну вы и псих. Я вас обожаю. Вы самый умный, самый удивительный из всех глав Инструментария, что у нас когда-либо были! – Для госпожи Джоанны Гнаде это была пламенная речь. Жестокость не знал, чувствовать себя оскорбленным или довольным.

Поскольку она была в редком хорошем расположении духа, он отважился упомянуть свой полусекретный проект:

– Как, по-вашему, моя госпожа, если мы получим все эти внезапные доходы, не потратить ли нам немного импортируемого струна?

Ее смех смолк.

– На что? – резко спросила она.

– На недолюдей. Лучших из них.

– О нет. О нет! Только не на животных, когда еще остались люди, которые страдают. С вашей стороны безумно думать об этом, мой лорд.

– Я безумен, – согласился он. – Конечно, безумен. Безумно жаден до справедливости. А это кажется мне простой справедливостью. Я не прошу равных прав. Всего лишь толику справедливости для них.

– Они недолюди, – решительно произнесла она. – Животные. – Как будто это заявление решало дело.

– Госпожа, вы никогда не слышали о собаке по имени Джоан? – В его вопросе явственно слышался намек.

Она его проигнорировала, равнодушно ответила: «Нет», – и принялась изучать повестку дня.

В десяти километрах под поверхностью Земли

Старые двигатели работали циклично, подобно приливам. От них пахло горячим маслом. Здесь, внизу, было не до роскоши. Жизнь и плоть стоили меньше транзисторов; и, кроме того, испускали намного более слабое излучение, которое можно детектировать. В стонущих недрах жили сокрытые, забытые недолюди. Они считали своего главу, О’телекели, волшебником. Иногда он тоже так считал.

С красивым белым лицом, напоминавшим мраморное изваяние бессмертия, с помятыми крыльями, устало прижатыми к телу, он позвал дитя своего первого яйца, девушку О’ламелани:

– Он идет, моя дорогая.

– Тот самый, отец? Обещанный?

– Богатый.

Ее глаза расширились. Она была его дочерью – но не всегда понимала его силу.

– Откуда ты знаешь, отец?

– Если я скажу тебе правду, ты согласишься, чтобы я сразу же стер ее из твоего разума, дабы защититься от предательства?

– Конечно, отец.

– Нет, – возразил мраморноликий человек-птица, – ты должна произнести правильные слова…

– Я обещаю, отец, что, если ты наполнишь мое сердце истиной и если моя радость от этой истины будет полной, я отдам твоему разуму мой разум целиком, без страха, надежды и оговорок, и попрошу тебя забрать из моего разума ту истину или ее части, которые могут причинить вред нашим людям, во имя Первого забытого, во имя Второго забытого, во имя Третьего забытого и ради С’джоан, которую мы все любим и помним!

Он поднялся. Он был высоким мужчиной. Его ноги оканчивались огромными птичьими ступнями с белыми когтями, мерцающими, как перламутр. Его гуманоидные ладони росли из суставов на крыльях; их он простер в древнейшем благословляющем жесте над ее головой, произнося истину звучным, гипнотическим голосом:

– Да будет истина твоей, дочь моя, чтобы ты благодаря ей обрела целостность и счастье. Познав истину, дочь моя, познай свободу и право забыть! Дитя, мое дитя, бывшее твоим братом, маленький мальчик, которого ты любила…

– Ойкасус! – произнесла она детским голосом, словно в трансе.

– О’йкасусу, которого ты помнишь, я, его отец, придал образ маленькой обезьяны, чтобы истинные люди приняли его за животное, а не за недочеловека. Они выучили его на хирурга и отправили к лорду Редлэди. Он прибыл вместе с этим юношей, Макбаном, на Марс, где встретил К’мелл, которую я рекомендовал лорду Жестокость для конфиденциальных поручений. Сегодня они возвращаются с Макбаном. Он уже купил Землю, или большую ее часть. Быть может, он нам пригодится. Ты узнала то, что должна была знать, дочь моя?