Инструментарий человечества - Кордвайнер Смит

В первой сцене драмы Вагнера Род Макбан и К’мелл стоят на вершине грузовой полетной шахты. К’мелл держит на руках маленькую обезьянку-хирурга О’гентура, который уснул, измотанный путешествием. Род Макбан, на голову выше большинства людей-кошек, спорит жестами более грубыми и настоящими, чем те, которыми пользуются люди-кошки. Перед высадкой на Землю его копне светлых волос придали сходство с кошачьим мехом; длинные редкие усы странно подергиваются, пока он излагает свои выразительные желания откровенными севстралийскими жестами.

После краткого развития сцены Вагнер заставляет обоих спеть лирический припев. «Земля моя, но что мне проку в том? » – поет Род. «Земля твоя, но прояви терпенье, мой любимый», – поет К’мелл. Комедийную нотку привносит то, что К’мелл пытается надеть на корчащегося Рода магнитную упряжь. Сцена кончается тем, что оба шагают за край полетной шахты (которая кажется бездонной), навстречу долгому падению к поверхности Земли.

Мы знаем, что оба без проблем добрались до низа. Единственная трудность заключалась в склонности Рода слишком много болтать, когда предполагалось, что он, богатейшая личность в мире, будет путешествовать под видом бедного, глупого человека-кота. Разрываемая между любовью и раздражением, К’мелл то потакала ему, то утихомиривала его.

Кризис разразился (и Хансгеорг Вагнер передает это в своей пьесе), когда Род услышал звуки невероятной музыки.

Прежде он никогда не слышал ничего подобного.

– Что это? – воскликнул он.

– Музыка, – ответила К’мелл успокаивающим голосом.

Он не назвал ее глупой, но, сердито рыкнув, потянулся к перекладине бесконечной аварийной лестницы, которая тянулась вдоль шахты. Поднялся на несколько перекладин и заглянул в кромешную тьму бокового туннеля, который, казалось, никуда не вел, но из которого определенно доносилась странная, яростная, чудесная музыка. Род поднимался, преодолевая мягкую, пульсирующую тягу магнитного пояса, и потому запыхался от двойной нагрузки. К’мелл пролетела еще десять метров вниз, прежде чем заметила, чем он занят. Устало, но без возражений она вскарабкалась к нему по лестнице, неся собственный вес и вес спящей обезьяны-хирурга и преодолевая тягу собственного пояса. Когда ее голова оказалась на уровне ступней Рода, тот аккуратно сошел с лестницы и сделал два очень робких шага в глубину темного бокового коридора.

Оба отчетливо слышали музыку.

Пульсирующие, бьющиеся струны издавали прекрасные звуки.

К’мелл почувствовала вопрос Рода, хотя в темноте не могла видеть его лица.

– Этот инструмент – это фортепиано. Их снова начали делать.

Род положил ладонь на ее руку, чтобы она умолкла.

– Слушай. Кажется, он поет.

Объемная, богатая фортепианная музыка и мужской тенор неслись к ним из коридора, скрытые тьмой, но, казалось, близкие:

        Ignoraba yo [2 - Я игнорировал (исп. ). ].

        Я этого не знал.

        Ignoraba yo.

        Я никому не показал,

        Что любил тебя, так любил тебя.

        Я люблю и люблю тебя,

        Hoy y ma? ana [3 - Сегодня и завтра (исп. ). ].

        В жизни моей нет больше ничего,

        Hoy y ma? ana.

        Ты любишь меня страстно, ты мучаешь меня,

        Hoy y ma? ana.

        Счастье было или горе – мне тебя не знать?

        Ignoraba yo.

        Я не мог тебе даже показать.

Голос умолк. Последовало несколько аккордов, словно человек пытался подобрать аранжировку.

– Частично это старый аглицкий, – сказал Род, – но другого языка я никогда прежде не слышал. И я точно никогда не слышал подобной мелодии.

– Мне знакома большая часть музыки, которую исполняют на Земле, – прошептала К’мелл, – но я тоже не слышала ничего подобного. Идем, Род. Давай спустимся по шахте. Когда мы окажемся в безопасном месте, я отправлю посланников, чтобы они выяснили, что происходит в этой части башни Землепорта.

– Нет, – возразил Род. – Я иду туда.

– Род, ты не можешь. Нельзя. Это поставит под угрозу все. Маскировку, планы лорда Жестокость, твою безопасность.

– Я купил этот мир, – ответил Род, – и будь я проклят, если не получу хотя бы немного музыки. Я иду.

– Род! – воскликнула она.

– Останови меня, – грубо бросил он и смело зашагал по коридору во тьму, словно не боялся люков и электрических экранов. К’мелл последовала за ним, неохотно и осторожно.

В коридоре вспыхнули красные предупреждающие буквы:

НЕ ВХОДИТЬ

ЛЮДИ НЕ ДОПУСКАЮТСЯ

РАБОТА ИНСТРУМЕНТАРИЯ. СЕКРЕТНО

Записанный голос крикнул:

– Уходите! Уходите! Роботам вход воспрещен. Недолюдям вход воспрещен. Настоящим людям вход воспрещен. Лорды Инструментария должны получить индивидуальный допуск. Секретная работа. Уходите! Уходите! Роботам вход воспрещен. Недолюдям вход воспрещен… – и так далее по кругу.

Род проигнорировал голос, хотя К’мелл дергала его за рукав. Красные предупреждающие огни озарили очертания двери с ручкой.

Род взялся за ручку и повернул ее. Заперто. Казалось, дверь сделана не из стали или материала даймони, а, возможно даже, из дерева, которое на Старой Северной Австралии считалось слишком ценным, чтобы тратить его на столь обыденные вещи, как дверь; вместо этого севстралийцы использовали пластмассу на основе овечьих костей.

– Эй там, внутри, откройте! – крикнул Род. – Откройте!

– Уходите, – ответил из-за двери мягкий, приятный голос. Его источник находился совсем рядом, и они вздрогнули.

Голос был таким близким, а дверь – такой хрупкой, что Род не устоял перед соблазном.

Он отошел назад, поравнявшись с К’мелл. Испытал чувство вины, услышав ее облегченный вздох – очевидно, она подумала, что он внял предупреждению и решил вернуться в шахту.

Вместо этого он применил боевой прием, которому научился дома. Со всей силы прыгнул на дверь, врезавшись в нее обеими ногами прямо над ручкой и подставив руки, чтобы смягчить свое падение на пол.