Верность - Марко Миссироли

– Прости, – сказал он, отдернув руку.

– С какой стати? – ответила она.

С этими словами «с какой стати» он несколько дней мастурбировал в рабочем туалете, пытаясь понять, какое влияние эти три слова окажут на его брак.

«С какой стати? » – эхом отдавалось в его голове; теперь он прибегал к нему всякий раз, когда Маргерита, по его словам, «уходила в подполье»: когда пропадала из поля зрения или до такой степени погружалась в себя, что ее приходилось буквально выкуривать обратно, как, впрочем, и его – Карло это прекрасно сознавал – из литературной горячки. Такие уходы в себя были для них делом рискованным. Однако после с какой стати что-то поменялось, и он не предпринял ничего, чтобы все исправить: он разглядывал свою правую руку в том месте, где почувствовал тепло спины и шеи Софии Казадеи – у основания пальцев. Он ощутил жар другого тела и постарался вобрать это тепло за те секунды, пока длилось прикосновение, чтобы затем превратить все в воспоминание и мысленно к нему возвращаться в трудные минуты: с какой стати – когда он наблюдал за Софией, слушавшей его лекции, с какой стати – когда пробуждался безвольный эрос, с какой стати – раздражали и волновали его чувства. С какой стати, с какой стати, с какой стати.

Он испытал облегчение, осознав, что эти мысли ничуть не затрагивают его брак. Рука на спине Софии не посягала на его семью – это было параллельным измерением, флером воображаемого адюльтера: это не имеет значения. А точнее: это не имеет большого значения.

Вы говорите, не имеет значения, профессор Пентекосте? Задаваясь этим вопросом, он признавал, что испытывает определенные затруднения в присутствии этой двадцатидвухлетней девушки с плавными движениями и кротким голосом, точно знавшей свое место. Значит, из-за мимикрии молоденькой студентки он потерял контроль над собой. Первый звоночек прозвенел еще за несколько недель до случая в туалете, когда он заметил, что во время лекции проводит взглядом по рядам, задерживаясь на каждом из студентов, кроме нее. Это его обеспокоило, поскольку бросало тень как на преподавателя: все еще не имеет значения, профессор Пентекосте? Так-таки и не имеет значения – скупить все шампуни, чтобы с третьего захода узнать, что ее волосы в тот день, когда они обсуждали рассказ о танцах, пахли не «Pantene», не «Garnier Ultra Dolce», а «Head& Shoulders»? Когда он это обнаружил, то так и застыл под душем, выдавливая шампунь капля за каплей. Вы уверены, что это не имеет значения, профессор Пентекосте?

Затем в то утро он выдал студентам самостоятельную работу минут на сорок. Некоторое время стоял на кафедре и наблюдал за галдящими студентами, обеспокоенными нежданной проверочной: ему так захотелось стать одним из них – ухватиться за идею, из которой вырастет фраза, абзац, страница, еще страница, глава, еще глава и, наконец, целая книга. В действительности ему нечем было похвастаться: он постоянно задавался вопросом, как так вышло, что он, подвизавшийся на поприще литературы, так и не написал ничего стоящего: историю или хотя бы набросок, хоть коротенький рассказ – ничего. Набросав несколько черновиков, он оставил это дело и тешил свое самолюбие, слушая собственный голос в аудитории, мало-помалу убеждаясь, что этот звук, то бишь преподавание, и есть его роман. При этом он понимал, что не стоило связывать этот роман со студентами: они сводили на нет его вдохновение, для них-то любое упражнение могло перерасти в законченный рассказ. Чем дольше он стоял за кафедрой, тем четче вырисовывалась перспектива, что кому-нибудь из его студентов улыбнется удача – публикации, успех, может, его даже упомянут в благодарственной речи на вручении какой-нибудь премии: «Все это только благодаря Карло Пентекосте, спасибо, профессор! » Всякий раз, когда личные амбиции наступали на горло преподаванию, его донимала мигрень, в голове будто гудело; так было и тем утром, когда он вышел в коридор, выдав студентам задание. Он пристроился около кофейного автомата и сжал виски руками, дабы ослабить боль. Минут через десять он увидел, как София вышла из класса. Он поднялся, всматриваясь в фигурку у лестницы: видимо, она направлялась в вестибюль. Он пошел к ней, уже зная, что снова коснется ее спины. Приблизившись, он так и сделал, вновь нежно дотронувшись до памятного тепла.

– Что-то случилось?

Она не шелохнулась.

– Не выйдет из меня писательницы.

– Ты это поняла из-за самостоятельной работы?

– Нет, я всегда это знала.

– София… – он убрал от нее руку.

– Нужно просто посмотреть правде в глаза.

С этого момента он помнил все происходившее со странного ракурса, будто смотрел на все свысока: студентка не спеша спускается по лестнице, профессор, замерев на краю все той же лестницы, наблюдает за ней и поглаживает руку, которой касался ее минутой ранее. Он решает пойти следом, видит, как она направляется к туалету, мигрень все усиливается, трепещущий на шее пульс зашкаливает, накатывает приступ страха. Тот мужчина – не он, и все же это он – входит в туалет и видит студентку, которая стоит у рукомойника и смотрит на него.

– София, я все понимаю, – сказал он.

Она спустила воду и умыла лицо, прикрывая глаза костяшками пальцев, с которых капала вода, пока он не протянул ей бумажное полотенце. Карло дождался, когда она промокнет лицо, и положил руки ей на плечи. Нажав чуть сильнее, он почувствовал, как мнется ткань блузки под его пальцами. Провел руками по спине, спросив, не докучает ли ей. Почти неуловимым жестом она дала понять, что все в порядке: он понял это по ее отражению в зеркале. Опустил руки еще ниже, обхватил талию ладонями. Потихоньку прислонился к ней, затем прижался крепче и наконец разглядел, как на ее лице зарождается удовольствие, которое прежде он лишь пытался представить. С этого момента он был не в состоянии четко описать, что произошло дальше. В женский туалет он вошел сам или его заманила она? Неловкие объятия. Такие уж и неловкие? С трудом сдерживаемое дыхание, она, льнущая к нему с шепотом: «Не надо», и уста, их сплетенные уста, и, наконец, ее обмякшее тело.

Она соскользнула к его ногам, – София, – нагнувшись, он подхватил ее с запрокинутой головой, – София, – хорошенько потряс и прислонил к стене, лаская ее щеку, – София, эй! Вздрогнув, она пришла в себя, Карло помог ей встать на ноги. Обнявшись, разгоряченные, они прислонились к стене, переводя дух и выжидая. Он вывел ее наружу и только сейчас заметил, что дверь была приоткрыта. Перед тем как подойти к рукомойнику, чтобы намочить ей лоб, он хорошенько осмотрелся. Карло был в ярости из-за того, что упустил такой шанс. Шанс раздеть ее, стянуть трусики, спустить штаны и, сидя на унитазе, войти в нее, может, зажать ей рот, чтобы обуздать возбуждение. Это уязвило его. Он испытывал глухую досаду, что-то сродни тревожности. Тем временем София пришла в себя и робко улыбнулась отражению в зеркале.