Путь к Дюне - Кевин Андерсон

В бараках осужденных в Картаге, в поселениях освобожденных Гарни Холлик неустанно старался ободрить людей, вселить в них надежду на лучшее, поднять их дух. Дороти восхищалась его усилиями, тем, как он пел свои вдохновенные песни, но когда он пел эти песни ей самой, то в них проскальзывали трагические ноты, и с каждым днем таких нот становилось все больше.

Между тем освобожденные рабочие, которых вместо работы посылали на бессмысленные поиски, начали роптать по поводу потерянных премий и бонусов. Дороти не могла винить их за это, ведь для этих людей премии были единственной надеждой хоть когда-нибудь получить возможность покинуть Дюнный Мир. Осужденные рабочие тоже не хотели покидать свои комбайны, так как опасались, что их вывезут в еще более страшные тюрьмы – на Салузу или на Эридан V. Но при этом никто и слышать не хотел о возвращении Хосканнеров…

– Должно быть, их орниджет потерпел крушение во время бури, – сказал генерал Туек, когда они с Дороти беседовали в ее кабинете на четвертом этаже штаб-квартиры. Он стоял, опершись руками о спинку стула. – Но это могла быть и диверсия, что очень и очень вероятно. Всякий, кто знал, что кавалер собирается лететь на передовую станцию, мог подстроить ему ловушку на обратном пути.

– Об этой экспедиции знали очень многие, генерал. – Дороти встала у окна, скрестив на груди руки. Что-то в этом человеке всегда раздражало и возмущало ее.

– Вы знали об этом, мадам. Любой человек мог понять, что между вами и кавалером возникли какие-то трения, когда он отбыл в экспедицию. В чем именно состояла суть вашего с ним несогласия?

Она покраснела от гнева, который затопил ее, заставляя забыть о печали и горе.

– Все личные отношения между мною и Джесси именно такими и являются – личными! Как вы вообще смеете предполагать, что я стала причиной несчастья?

– Моя обязанность как начальника службы безопасности подозревать всякого, особенно тех, кто мог получить выгоду от его гибели. Вы официально приближены к Дому Линкамов. Мне кажется, что кавалер сделал ошибку, доверив простолюдинке управление делами и финансами своего государства.

Дороти была настолько ошеломлена этим обвинением, что ей потребовался долгий миг, чтобы уловить логику в рассуждениях генерала.

– Оставив в стороне тот факт, что Барри – мой сын. – Она медленно вдохнула, стараясь сделать ледяным свой голос. – Если Дом Линкамов падет, то я потеряю все. Я была бы последней дурой, если бы заставила Джесси пойти на такой риск.

– Вы отнюдь не глупы, мадам. На самом деле у вас вполне могло бы хватить ума спрятать в надежном месте большую часть линкамовских богатств. – Испятнанные красными метинами губы генерала сложились в жесткую усмешку. Ветеран не выказывал ни малейшего сочувствия.

Она уперла руки в бока, давая понять, что не сделает попытки задушить его.

– Этого вполне достаточно, генерал, – особенно для человека, который дает понять, что пора прекратить поиски.

– Я не делал таких предложений. – Он с обидой выпрямился и встал по стойке «смирно», держа руки по швам. – Я служу Дому Линкамов больше времени, чем вы знаете Джесси, мадам. Я уже видел, как погибли два его представителя. Если мы перестанем искать, то род Линкамов прекратится, и тогда Хосканнеры выиграют.

Красные губы дрогнули.

– Но то же самое справедливо, если мы прекратим добычу специи. Я имел в виду, что мы должны вернуть на добычу часть рабочих команд. Каждый день мы теряем почву под ногами и все больше и больше проигрываем Вальдемару Хосканнеру.

Дороти холодно смотрела на генерала, а мысленно пыталась ответить себе на главный, фундаментальный вопрос: что должна делать она, чего хотел бы от нее сам Джесси? Даже в этой критической и безысходной ситуации он, вероятно, надеялся, что она будет ждать его дольше, чем другие, но ведь он также доверил ей все хозяйство Дома Линкамов, она была его финансовым гением, и, кроме того, она должна была обеспечить будущее Барри. Она поняла, какими были бы желания Джесси.

Дороти заговорила тоном, не терпящим возражений:

– Продолжайте поиски, генерал, но назначьте временного бригадира, пока отсутствует Вильям Инглиш. Отправьте бригады в пески, пусть приступают к работе как можно скорее.

Буря приближалась. Джесси посадил сына в естественное укрытие – за склоном дюны, песок которой превратился в плотную корку под действием паров и дыма, вырывавшегося из жерла фумаролы.

Джесси, превозмогая усталость, вскарабкался на вершину самой высокой дюны, но увидел лишь стену раскаленной солнцем пыли, которая, стремительно увеличиваясь, неумолимо двигалась в их направлении. Свист ветра усилился, и Джесси почувствовал, что песчинки, подхваченные ветром, больно обжигают щеки. Засорившаяся маска практически перестала работать, то же самое произошло и с маской Барри. Костюмы тоже порвались, что нарушило механизм сохранения влаги. И самое страшное, у них не осталось ни единой капли воды.

Джесси соскользнул с дюны вниз и извлек из мешка отражательное одеяло. Определив силу ветра в нескольких местах, он нашел, что самое лучшее место, где можно пересидеть бурю, находится с подветренной стороны дюны. Отец и сын прижались друг к другу, завернувшись в одеяло и прислушиваясь к звукам летевших песка и пыли. Джесси хорошо помнил вид шрама, обезобразившего лицо Инглиша, и рассказы о том, как буря обдирала беззащитных людей до костей. Шанс пережить ночь был пренебрежимо мал.

Ветер словно живое существо хозяйничал на площадке вокруг фумаролы, разметая насыщенные серой пары в разные стороны. Одеяло было уже почти погребено под толстым слоем песка, отовсюду раздавались загадочные и страшные звуки. Периодически Джесси стряхивал песок, чтобы они с Барри не задохнулись в этой могиле.

В середине долгой ночи ветер начал стихать; шум бури доносился уже издалека и постепенно исчезал. Утром, удивленные и обрадованные тому, что они еще живы, Джесси и Барри с трудом сбросили с себя засыпанное песком одеяло. Стряхнув с себя песок и протерев глаза, они осмотрелись. Буря зацепила фумаролу лишь краем, пощадив несчастных путников.

Джесси обнял сына.

– Случилось чудо, мой мальчик! – В горле пересохло настолько, что Джесси едва мог говорить, и слова его звучали хрипло и надтреснуто. – Мы прожили еще один день.

Губы Барри высохли и потрескались, и голос был ничуть не лучше, чем у отца.