Мария Каллас - Том Вольф

Этот прискорбный инцидент все же не испортил спектакль, ибо, как всегда, в отчаянном положении у меня возникают отличные идеи. В последний момент – спектакль уже задерживался на полчаса – я вспомнила, что у певицы, назначенной на роль Амнерис (мне кажется, это была Пираззини) были не только костюмы от театра, но и свои собственные. Я решила померить театральные, и к счастью, они очень неплохо на мне смотрелись. Опять же к счастью, я брюнетка, а не блондинка. Поэтому я и спела той ночью Аиду без традиционного парика, уложив волосы в пышный пучок. Но сюрпризы на этом не закончились. Сразу после знаменитой арии «Cieli azzurri», в ту минуту, когда публика уже собиралась зааплодировать, кто-то с галёрки выкрикнул на брешианском диалекте: «Тихо, ария еще не закончилась». Оркестр замешкался на несколько мгновений, чего, как вы понимаете, было вполне достаточно, чтобы лишить меня аплодисментов перед закрытием занавеса [35 - Особенно в итальянских театрах есть традиция аплодировать певцу после удачно взятой высокой ноты, которая часто располагается близко к концу арии, но далеко не всегда ее завершает. ]. Но всякий раз, когда я становлюсь жертвой несправедливости – и теперь я это знаю точно – в финале меня ждет теплый прием, настоящий триумф, и тот вечер не стал исключением. Тем не менее, я вернулась в Рим, очень сожалея, что из-за собственного упрямства не прислушалась к советам Серафина.

После «Тристана» я пела в Риме «Норму» и снова «Аиду» в Неаполе; затем отправилась на гастроли по Мексике с моей дорогой коллегой Джульеттой Симионато [36 - Джульетта Симионато (1910–2010) – меццо-сопрано, выдающаяся певица, имевшая успех на протяжении всей своей почти сорокалетней карьеры. ], и наша поездка, полная всяческих перипетий, чуть не стоила Джульетте жизни. Все закончилось хорошо, поэтому сегодня я могу вспоминать с улыбкой об этой истории, но долгое время она была неизменной причиной моих ночных кошмаров. Мы с Симионато прибыли Нью-Йорк, в адское пекло, измученные бурным морским путешествием. Самолет в Мехико вылетал поздно вечером, и я пригласила свою подругу поехать со мной домой к родителям.

Никто не предупредил меня, что мама была в больнице (ей только что сделали небольшую операцию на глазу), и к моему изумлению дома меня никто не встретил. Мне некогда было сосредоточиться, Джульетта умирала от жажды, так что, бросив чемоданы прямо в прихожей, я побежала на кухню и открыла холодильник. Там я обнаружила банку «7up», это американская разновидность лимонада, и протянула ее Джульетте. Она выпила залпом полбанки и ее тут же начало рвать. Потом она сказала, что напиток показался ей странным на вкус: должно быть – предположила она – там было машинное масло. В смятении и ужасе, я бросилась к телефону и позвонила отцу в аптеку. Он посоветовал напоить Джульетту молоком и немедленно, как только Симионато придет в себя, ехать в больницу, чтобы узнать у мамы, какую адскую смесь она туда налила. Никогда не забуду, с каким обескураживающим простодушием мама спокойно ответила: «Это не масло, а инсектицид. »

Последующие часы стали одними из самых тревожных в моей жизни. Симионато все еще было плохо, и я совсем потеряла голову. В итоге мне удалось отыскать своего крестного, который, как я уже говорила, руководил Ортопедическим институтом Нью-Йорка, и я все ему рассказала, в ужасе спрашивая, что делать. Но его слова не только не успокоили меня, а напротив, ввергли в настоящую панику. Он объяснил, что, если не дай бог, случится несчастье, меня обвинят в том, что я отравила итальянскую коллегу, потому что во время инцидента мы были дома одни, и никто не сможет дать показания о том, как на самом деле развивались события. Совсем недавно, несколько дней назад, когда мы сидели вместе за столиком в «Биффи – Скала» [37 - Знаменитый ресторан в двух шагах от театра Ла Скала, где артисты обычно собираются после спектакля. ], я наконец открыла Джульетте истинную природу этого «волшебного напитка», – до тех пор у меня просто не хватало на это смелости.

Сезон в Мехико оказался очень трудным, отчасти из-за ужасного климата. О нем я рассказывать не буду, потому что, если стану останавливался на каждом эпизоде своей жизни, мне хватит историй на два-три тома!

Здесь я должна сделать отступление. В то время я не могла похвастаться отменным здоровьем: я постоянно болела гриппом, страдала от тошноты, у меня ныли кости. Что, как всегда, не мешало мне петь. Вернувшись из Мексики, я позволила себе трехнедельный отпуск, после чего сразу приняла предложение маэстро Куччиа спеть в опере-буфф Россини «Турок в Италии», очень этому обрадовавшись (я тоже имею право повеселиться) – таким образом я получила возможность выйти из своего привычного репертуара великих музыкальных трагедий, и глотнуть свежего воздуха, пустившись в уморительное неаполитанское приключение.

Я репетировала это сложнейшее произведение под управлением маэстро Гаваццени в Риме, где мне удалось ближе познакомиться с Лукино Висконти, который уже и раньше осыпал меня комплиментами, но у нас никогда не было времени пообщаться. Я помню, что очень удивилась, увидев, как внимательно человек такого масштаба смотрит все наши репетиции, а они длились минимум по три-четыре часа, дважды в день. С тех пор мы очень сблизились, с Лукино Висконти нас связывали безмерное восхищение друг другом и драгоценная дружба. И именно из этого взаимного уважения и выросло наше тесное сотрудничество в последние годы.

Я уже говорила о своих вечных недомоганиях. Мой муж не понимал, чем объяснить мое состояние, но вскоре выяснил, попросив без моего ведома перевести мамино письмо, которое до такой степени меня расстроило, что я слегла. Он прочел письмо, обнаружив в нем кучу упреков в мой адрес, несправедливых обвинений и обидных ругательств. И, выйдя из себя, сам ей ответил, написав, в частности, что, женившись на мне, пошел против собственной семьи, и что цель его жизни – сделать меня счастливой, поэтому он не может смириться с тем, что она, моя мать, старается как можно больнее меня уколоть. За этим последовал новый обмен неприятными письмами, и в итоге мы полностью разорвали с ней отношения.

Я приношу извинения читателям за это долгое отступление, оно трудно мне далось, но теперь я возвращаюсь к своей биографии. Мы подошли к концу 1950 года. Что касается моих рабочих планов – меня ждал «Парсифаль» на RAI [38 - Итальянское радио и телевидение. ] в Риме, «Дон Карлос» в Неаполе и Риме, а затем 15 января 1951 года должна была состояться моя первая «Травиата» во Флоренции. Я пела в «Парсифале» и одновременно разучивала «Дона Карлоса» под управлением маэстро Серафина. Но во время репетиций «Дона Карлоса» мое состояние настолько ухудшилось, что я уже и капли воды не могла проглотить. Тогда Баттиста, как я ни пыталась его образумить, заставил меня вернуться в Верону, где я тут же слегла с желтухой. Я провалялась с этой тоскливой хворью сорок дней, так что у меня было полно времени обдумать семейные проблемы и прийти к заключению, что мне следует прежде всего заняться своим здоровьем и позаботиться о спокойствии мужа.