Дерни смерть за саван - Александр Руж

– Нелли, – мягко упрекнул ее Максимов. – Ты же никогда не верила в мистику. Еще «Летучего голландца» сюда пристегни.

– При чем здесь «Летучий голландец»? Я просто указываю тебе на сходства. И здесь, и там люди пропали, хотя вовсе не собирались этого делать. Теперь я уверена, что Конни не ради забавы выдернула меня с другого конца Европы. Тут что-то неладно, Алекс.

Максимов не стал спорить и спросил, каковы дальнейшие планы. Самое разумное было – пройтись по соседям, разузнать, чем и как жили в последнее время Кончита и Хорхе. Но уже сгустились сумерки, и прогулка по незнакомому городу, где творилось нечто необъяснимое, могла стать небезопасной. Решили отложить до утра.

Аните не очень хотелось оставаться в этом доме, но куда деваться? К тому же все еще теплилась надежда на то, что Кончита и Хорхе вернутся.

Поужинали найденными в рефрижераторе сыром и хамоном, причем ужин прошел в напряженном молчании. Анита без охоты двигала челюстями, прислушиваясь к каждому шороху.

Ее дорожное платье, равно как пиджак и брюки Алекса, прокоптились во время тушения пожара, поэтому сразу после ужина Вероника устроила постирушку. Максимов указал ей на еще один мудреный агрегат, смонтированный в чулане и представляющий собой вместительную кадь с цинковым барабаном внутри. К барабану крепилось вертикальное колесо.

– Это для чего же такая махина? – не поняла Вероника.

– Для стирки белья. – Максимов толкнул колесо, в кадке зачавкало. – Смотри: барабан крутится. В него кладется одежда и стирается автоматически. Принцип действия примерно тот же, что и в посудомоечном аппарате, что стоит на кухне. А между этими валиками надо пропустить ткань после стирки, и она прекрасно отожмется. Попробуй!

В ответ на это Вероника выказала себя безнадежной ретроградкой и наотрез отказалась испытывать самоновейшее изобретение. Налила в корыто горячей воды и принялась жамкать пропахшую гарью одежду руками.

Анита тем временем перебирала в доме вещи – все, какие попадались. Чаяла найти ключ к сегодняшней загадке. Ключа не нашла, зато испытала умиление, отыскав в завалах чертежей, явно принадлежавших Хорхе, свои детские рисунки и совместный семейный портрет, сделанный одним нищим живописцем за горсть монет четверть века тому назад. Вот отец и мать, еще молодые, улыбающиеся, вот старший брат, унесенный оспой в отроческом возрасте, а вот и они – две сестры в одинаковых платьицах. Хрупкие ангелочки с пухленькими губками и завитушками на головах. Сколько времени утекло с той поры… Кончита вывезла все это пожелтевшее добро из родительского имения и оставила у себя.

На глаза Аниты навернулись непрошеные слезы, она смахнула их рукой, стала ворошить бумаги дальше. Попалась пачка писем, перевязанных розовой ленточкой. Анита пролистнула их, узнала почерк. Это были ее собственные эпистолы, которые она отправляла Кончите из своего добровольного изгнания. Три с лишним десятка писем, сложенных в аккуратную стопочку, рассортированных по датам. Похоже, Кончита не потеряла ни одного. Аните стало совестно. Затянутая в водоворот новой жизни в другой стране, она очень редко вспоминала о сестре, а та, получается, все это время тосковала по ней, даже невзирая на счастливый брак. Звала в гости, ждала… Анита все собиралась, а приехала вот только сейчас. Не слишком ли поздно?

Сами собой нахлынули воспоминания о детстве. Близняшки-сестры были неразлейвода, вместе придумывали проказы, доводившие взрослых до белого каления, но вместе же веселили всех, играя в домашних спектаклях. О, эти любительские постановки на полуосвещенной вечерним солнцем террасе! Дурачились, устраивали кунштюки с переодеванием, вводили всех в заблуждение своим невероятным сходством и получали в награду аплодисменты благодарных зрителей – родных и знакомых, – заглушаемые криками «Браво! », причем громче всех кричал дедушка Санчо, девяностолетний старик, служивший некогда в труппе бродячих комедиантов…

А это что? Анита взяла в руки пластинку с дагерротипом. С бледной поверхности на нее глядел Хорхе – молодцеватый, с подкрученными усами, в лихо заломленной шапочке с козырьком. Анита видела его всего раза два, но запомнила хорошо. Дагерротип, по-видимому, был сделан не слишком давно, на щеках Хорхе появились морщинки, которых прежде не было, но выглядел он свежо и привлекательно. Еще бы бедняжке Кончите не влюбиться в такого кабальеро!

Анита перевернула пластинку, и в глаза бросилась надпись, сделанная рукою Кончиты: «Для чего пережила тебя любовь моя, милый? Буду помнить о тебе вечно, и несчастное сердце никогда не успокоится».

Анита нахмурила брови. Что это значит? Хорхе умер? Когда? И почему Кончита ничего об этом не написала?

Анита разворошила оставшиеся бумаги. Среди них оказалась вырезка из местной газеты, где говорилось о несчастном случае, произошедшем в Аранжуэце в августе прошлого года. Сеньор Хорхе Рамирес, главный специалист по железнодорожному транспорту, переезжал на своей паровой телеге через Тахо. Подгнившие доски моста не выдержали, экипаж провалился сквозь них и ухнул в воду. Произошел взрыв котла, обломки машины разбросало в радиусе пятнадцати футов, а от самого инженера остались лишь окровавленные клочки кожаной куртки. Весь город скорбит о талантливом земляке и соболезнует безутешной вдове сеньора Рамиреса.

Вот оно что! Кончита овдовела. Анита вообразила себе, какое непомерное горе свалилось на сестру после известия о гибели Хорхе. Теперь понятна ее настойчивая просьба приехать и помочь. Речь, конечно же, о помощи моральной, об утешении и поддержке. И все же остается необъяснимым, почему Кончита не написала обо всем прямо, ограничилась более чем туманными намеками на какую-то опасность.

В голове у Аниты все окончательно спуталось. Она решила не делать поспешных выводов, проверить информацию и только потом принимать решения. Сгребла бумаги в кучу, водворила на место.

Вошел Алекс и предложил ложиться спать. Дорога была утомительной, вечер – беспокойным, а завтра хорошо бы встать пораньше. Анита согласилась. О своих открытиях, сделанных в архиве Кончиты, она не сказала ничего, сочла за благо повременить.

Одна из угловых комнат была отведена под гостевую спальню (в отличие от хозяйской, там скопилось внушительное количество пыли), ее и избрали местом ночлега. Широкая кровать, как и многие другие предметы в доме, таила в себе секрет – регулировалась высота ее ножек и угол наклона подголовника. Максимов выставил все параметры согласно желаниям Аниты. Сон на таком ложе обещал стать комфортным.

Заснуть, однако, не удалось. Сперва Анита нервно ворочалась с боку на бок, строя самые ужасные предположения относительно участи любимой сестры, а затем, около полуночи, послышался странный звук. Окна все еще оставались раскрытыми, и нельзя было с точностью определить, откуда он шел: с улицы или из недр дома. Не то поскуливание, не то подвывание – жалобное и вместе с тем зловещее.