Ритуал святого Валентина - Инна Бачинская

Добродеев с самого утра взялся за отлов майора Мельника, и преуспел. Майор согласился встретиться на их обычной явке – у памятника Пушкину напротив его места работы. Добродеев, сгорая от нетерпения, прилетел за десять минут до назначенного срока на тот случай, если майор вдруг придет чуть раньше, прекрасно понимая, что не придет: майор сказал в десять ноль-ноль, значит, в десять ноль-ноль. У Мельника обостренное восприятие времени, каждая минута и даже секунда на счету. Кофе он пьет три минуты с четвертью, перекусывает в столовке одиннадцать минут, это слегка, а если обед, скажем, то тянет на все пятнадцать. Все знают, восхищаются и слегка завидуют, хотя не упускают возможности позубоскалить – за спиной, потому что при виде майора, здоровенного детины с пудовыми кулаками, пропадает всякое желание острить. Майор Мельник и Добродеев давно дружат и взаимовыгодно кооперируются по мере возможностей. Майор подкидывает дозволенные к разглашению, так сказать, детали криминальных расследований, а журналист – городские сплетни.

Встреча произошла согласно протоколу у памятника в десять ноль-ноль.

– У тебя четыре с половиной минуты, – сказал майор Мельник. – Выкладывай.

– Что по женщине из парка? – выпалил Добродеев. – Личность установлена? Это секта? Маньяк? Что уже известно?

Майор Мельник нахмурился…

… – Понимаешь, Христофорыч, у них ничего еще нет! Ни-че-го! – эмоционально выкрикивал Добродеев, отчитываясь перед Монахом. – Ни имени жертвы, ни версий! Он дал понять, что они действуют: изучили шины на стоянке, прочесали территорию парка, обыскали с водолазами пруд, опрашивают жителей близлежащих домов. Еще пригласили историка из музея, спросили насчет знака. Майор интересовался, что говорят в народе.

Они выехали из города и взяли курс на Ладанку, где проживала Саломея Филипповна. День выдался вполне весенний: светило и даже припекало солнце, воздух был сладок и прозрачен. На полях лежал снег, вдоль дороги из подтаявшей земли бойко пробивалась ярко-зеленая трава и бежали ручьи талой воды. Монах открыл окно. Он жмурился и с наслаждением вдыхал весенний воздух, слушая Добродеева.

– Именно так я и предполагал, – заявил он, когда журналист закончил. – Поговорим с Саломеей и сходим в парк, хочу увидеть место, где ее нашли. Кстати, что с Маргаритой Бражник?

– Он ничего не сказал, значит, вернулась. Ой, да куда бы она делась! Я завтра же напрошусь на интервью с Бражником: интересно, что он собирается тут у нас строить. Говорят, завод по сборке автомобилей, какой-то крутой концерн, чуть ли не «Мерседес». Представляешь, можно будет купить новенький «мерс», со скидкой!

– Со скидкой? С какого перепугу?

– Дам несколько материалов, познакомлюсь, подружусь…

– Сомнительно, Лео. Где Бражник и где «Мерседес»…

– Говорят, у него сумасшедшие связи, он много лет работал в немецких компаниях. Ты не помнишь, какой поворот?

– Километров десять еще, там указатель.

Они добрались до Ладанки согласно указателю, свернули влево и въехали на кривоватую, крытую брусчаткой сельскую улицу. За заборами виднелись деревянные домики, из труб шел дым, из-под ворот лаяли собаки. В конце улицы видна была синяя, в серебряных звездах, луковица с крестом. Вдали от больших дорог, от цивилизации, от новых веяний Ладанка жила своей устоявшейся патриархальной жизнью. Здесь никогда ничего не менялось, и казалось, что это место провалилось в некий безвременной колодец и время в нем остановилось навсегда.

Нет, конечно, некие приметы современности имели место: машины, антенны, сельмаг «Ракета» и дискоклуб «Летающая тарелка». В названиях явно просматривалась космическая тематика, что неудивительно: согласно бытующей местной легенде, в нескольких кэмэ от Ладанки, под горой, где вход в подземную пещеру, находится древнее стойбище летающих тарелок. Все знают. Каждое лето от туристов, археологов, спелеологов и эзотериков с палатками яблоку негде упасть. Натыкаясь друг на друга, они взапуски лезут в пещеру, ищут следы, копают, просвечивают стены, измеряют радиоактивный фон – а как же! На чем, по-вашему, работает тарелка? На атомной тяге. Значит, фон.

Древние прекрасно знали про гуманоидов, поэтому устроили тут капище, что доказывает вырытая из земли пару лет назад громадная каменная баба весом в две-три тонны, которую тут же окрестили Пещерной Венерой. Шум был страшный, пошли дебаты насчет того, что с ней делать. Не оставлять же без надзору, так как народ ушлый: упрут, продадут, опишут разными «Тут был Коля»! А потому – караул, и пусть полиция обеспечит круглосуточную охрану. Потом все как-то угомонилось и улеглось, сообразилось, что вывезти бабу практически невозможно – рельеф «гуляет», наверх никакой мотор ее не затянет, а как погрузить, подъемным краном? Можно, правда, протащить до города трактором, но так и повредить недолго. Короче, пусть пока останется на месте обнаружения. Общими усилиями поставили бабу стоймя, очистили от земли и песка специальными веничками и кисточками, огородили металлической оградкой и вкопали столб с табличкой: «Руками не трогать, под охраной ЮНЕСКО». Разумеется, народ из урби эт орби [3 - Urbi et orbi (лат. ) – дословно: городу и селу; иносказательно: к всеобщему сведению. ] рванул смотреть на бабу и фоткаться, даже иностранцы приезжали, а потом круги сошли на нет и наступила относительная тишина.

Можно сказать, что над Ладанкой распростерла широкие крылья сень пещеры с пришельцами – что-то такое чувствуется в ее атмосфере, некий дух снисходит здесь на человека, покой и мягкость, даже климат здесь другой. Везде град с дождем, циклоны и песчаные бури, а здесь тихо, как у бога за пазухой, и земля золотая – воткни веник, и тот зацветет, пчелки собирают нектар с экологически чистых цветов, а за медом приезжают чуть не со всей страны. И травы тут целебные. И вообще.

Словом, где еще жить Саломее Филипповне, как не в Ладанке?

Они запарковались напротив закрытых ворот с номером тридцать три и полезли из машины. Добродеев пискнул пультом, Монах толкнул калитку. Навстречу ему бросился громадный черно-серый пес, уперся лапами в грудь, жарко задышал и облизал лицо, причем молча, не издав ни звука. Добродеев попятился, с трудом подавив желание сбежать. То, что пес действовал бесшумно, придавало сцене какой-то дьявольский оттенок, хотя никакой тайны в этом не имелось – у него были вырезаны голосовые связки. Кто и зачем изувечил пса – бог весть, таким он прибился ко двору Саломеи Филипповны несколько лет назад. Леше Добродееву нравилось всюду видеть знаки, омены, дьявольщину и следы внеземного разума, в отличие от Монаха, который хоть и считал себя волхвом, но был здравомыслящим реалистом с авантюристической жилкой.