Арфист - Дмитрий Лазарев

– Три. Не считая Оли.

– И только? Я думала, хотя бы десяток.

– Еще и ты надо мной смеешься!

– Не смеюсь, просто пытаюсь понять, почему ты руки опускаешь.

– Достало просто. От этой романтики одни проблемы и нервы. Оно мне надо? К черту! На другом сосредоточусь.

– Один, значит, хочешь остаться? После всего четырех неудач?

– Я устал. Это отвлекает.

– Ну и зря. Ты многое упускаешь.

– Не думаю.

Какое-то время я молча на нее смотрел и вдруг спросил:

– Скажи, ба, как ты вообще с такими способностями ухитрилась выйти замуж?

– То есть ты сейчас прямо про семью, да? Сразу и на всю жизнь? Странно для двадцати двух лет. А просто повстречаться, развлечься, хорошо провести время, сбросить напряжение? Для этого ведь не нужно идеальное звучание партнерши.

– Я не хочу тратить на это время. Его и так мало. Эти отношения… если просто так, то не надо. Для создания семьи – еще куда ни шло. И это возвращает нас к моему вопросу.

– Есть хорошие женщины, – мягко сказала она. – У тебя слишком высокая планка, и это понятно – фальшь в звучании души таким, как мы, режет слух. И с недостатками других нам смириться сложнее. Особенно это касается тех, с кем мы хотим провести всю жизнь… Видеть всех насквозь не всегда хорошо, верно?

– И какой же выход?

– Есть три способа. Первый – приглушить собственное восприятие. Не самый хороший, поскольку действует он не избирательно. Ты не только жену – ты всех станешь хуже слышать. Второй – набраться терпения и искать.

– Кого? – с горечью спросил я. – Прекрасную принцессу с идеальным звучанием? Мы не в сказке, ба… Вероятность найти ее… сама знаешь.

– Больше, чем ты думаешь. И речь идет не об идеале, а о приемлемом уровне диссонанса. Идеальных нет. Ни я, ни ты не лишены недостатков. Так с чего вдруг искать обязательно принцессу? Снизь требования. Ищи ту, чей диссонанс относится не к самым критичным чертам характера – такой, с которым можно смириться. Чтобы главные струны не давали фальши. Найти такую шанс есть, и хороший.

– А третий способ?

– «Тихая».

– Кто? !

– Есть такое отклонение от нормы в плане звучания. Его почти не слышно и расшифровать практически невозможно. Это не душевно ущербные люди и не бездушные. Просто нашей силе они неподвластны. Такие встречаются, правда, редко.

– И что тут хорошего? – удивился я. – Ведь тогда непонятно, кто передо мной: ведьма, принцесса или что-то среднее…

Бабушка посмеялась над моим недоумением:

– Так ведь в этом и прелесть, внучек – не знать! Чтобы было как у всех. Обычным способом. Не заглядывать сразу на последнюю страницу, а читать с начала, постепенно. Отвык уже, да? Привыкнешь, если найдешь такую. Сейчас ты страдаешь, что знаешь слишком много. Там не будешь знать ничего. И слышать ничего не будешь. Возможно, тебе повезет – «тихие», как правило, люди незаурядные. Если подумать – это лучший вариант из всех. Через какое-то время ты поймешь, что я права.

– Постой-ка! – дошло до меня. – Ты хочешь сказать, что дедушка…

Но бабушка в ответ лишь расхохоталась.

Глава 6

Владимир. Боевое крещение

Санкт-Петербург. 13 июня 2016 года

Мои мысли прервал незнакомый женский голос:

– Не возражаете, если я подсяду?

Пить в одиночку за стойкой бара – это скорее по-американски, чем по-русски. По-русски – это за столом с друзьями. Хочешь нажраться один – бери в магазине бутылку и иди домой. Дешево, надежно и практично. А если приходишь в бар, значит, ты не против компании. Я оборачиваюсь на голос… Ничего так – молодая (года на три меня младше, пожалуй), стройная шатенка с короткой стрижкой и пронзительными, немного грустными глазами… Симпатичная довольно. А как у нас со звучанием? Оп-па! «Тихая»! Струны почти не видны, мелодия практически не слышна… Вот ничего себе новости сельской жизни! Та самая редкая птица, о которой мне бабушка рассказывала. Самому до сих пор встречать не доводилось. Интересно, какова вероятность совершенно случайно столкнуться с подобным феноменом в баре? А не случайно? Ладно, разберемся.

– Стойка общая, – не слишком вежливо произношу я.

Никакого желания флиртовать у меня нет. Позавчера умер дядя, а сегодня были похороны. Поэтому настроение довольно поганое, и вряд ли внезапно возникшая ниоткуда «тихая» его поправит. К тому же отвык я не знать, с кем имею дело, и чувствую себя некомфортно в компании «несчитываемой» собеседницы.

– Кого поминаем?

Я чуть не вздрагиваю. Выстрел наугад и случайное попадание? Или за мной следили? Ох, да кому я нужен, следить еще за мной! Невелика шишка.

– Дядю, – отвечаю глухо и залпом опустошаю рюмку водки. Бармен повторяет, реагируя на мой жест. И ей, кстати, наливает того же. Ну-ну, интересно.

Она огорченно морщится.

– Простите, нехорошо получилось! Просто хотела сказать, что настроение у вас уж очень мрачное. Как похоронное. Еще раз извините меня!

– Не стоит, – прерываю извинения я. – Мы не были очень близки.

– Угу, заметно. По водке и одиночеству сразу видно, что не были.

– Это долгая история…

– Александра, – подсказывает она.

– Владимир.

Ее рукопожатие неожиданно крепкое.

– Я, вообще-то, никуда не спешу. Может, расскажете?

– Хорошо. Только давайте сначала помянем Матвея Дмитриевича.

– Помянем, – соглашается она. – Земля ему пухом!

Выпиваем залпом, не чокаясь. Поговорить бы, конечно, неплохо – чтобы облегчить душу, как раз лучше всего подходят незнакомые люди, с которыми потом никогда больше не встретишься. Тот ли это случай? Не факт. Как говорится, если ты параноик, это еще не значит, что за тобой не следят. Стало быть, облегчать душу будем с оглядкой… и пить тоже. Следовательно, «нарезаться в хлам» с повестки вечера снимается. Черт!

– Ну а теперь я готова слушать. Кстати, у меня это хорошо получается.

– Что же, – усмехнулся я, – вы сами напросились…

Говорить с ней я могу только о дяде. Да, мы с ним и впрямь до последнего времени почти не общались. Дядя Матвей был маминым старшим братом, о котором она не хотела ни слышать, ни говорить. У него недавно обнаружили изрядно запущенный рак. Оставалось недолго, и он позвонил, просил приехать, помочь. Обещал дорогу оплатить даже. Мама только губы сжала – видимо, между ними не кошка, а целая черная пантера когда-то пробежала. А я взял да и поехал. Правда, не только потому, что дядя, но и потому, что Питер. Меня работа не связывает – редактор и переводчик на фрилансе. Этим я могу где угодно заниматься, отпуск для поездки брать не надо. Правда, мама на меня за это разобиделась жутко, но хуже наши отношения не стали. Потому что хуже просто некуда. А последние две питерские недели лучше даже не вспоминать. Я видел смерти и раньше, но такую – медленную и мучительную – впервые. Учитывая еще дядин скверный характер, уход за умирающим превратился в форменную пытку, которая закончилась позавчера. Похоронами тоже занимался я на правах родственника, благо денег на них дядя оставил. Проститься с ним пришло всего десять человек, включая его адвоката. Тоже показатель… А потом, когда все закончилось, юрист сообщил, что через две недели состоится оглашение завещания, и вручил мне письмо покойного с пометкой «передать после моей смерти». Там Матвей Дмитриевич сообщал, что все оставил мне. «Все» – это двухкомнатная квартира на Васильевском и немного денег – то, что осталось после лечения и похорон. Вот так. С одной стороны – возможность остаться в Питере, о чем я всегда мечтал, с другой – получается, не помог по-родственному, а вроде как платную услугу оказал. Осадочек…