Дальний Восток: иероглиф пространства - Василий Авченко

Помимо золота, «Дальстрой» давал олово (до того стратегический «металл № 2» покупали за рубежом), вольфрам, кобальт, уран. У треста имелась и другая миссия – освоение перемороженных, далёких, необжитых пространств, вовлечение Дальнего Севера в «единый народнохозяйственный комплекс страны». Магадан изначально мыслился не как временный старательский Доусон, а как современный город для жизни. На Колыме не только добывали руды, но обживали землю, застраивали её городами, дорогами и заводами, не считаясь с затратами.

И армия, и геология (если говорить о науке, занимающейся фундаментальными вопросами познания мира, а не о поисках, допустим, нефти) – нерыночные институты. В таких местах, как Север и Дальний Восток, обычное понятие выгоды отходит на второй план. Рынок пусть будет там, где много людей, денег и тепла, а здесь не до рынка, здесь он не сможет работать или будет тянуть не в ту сторону. Здесь результат дают только мобилизация, госплан, порой – и насилие, что ставит вечный вопрос о целях и средствах.

Задолго до прихода царской и советской власти коренные северяне поняли: единственный путь выживания здесь – не конкуренция, а кооперация. Отсюда – «первобытный коммунизм», отмеченный Арсеньевым, коллективизм, отсутствие воровства…

«Комбинат особого типа, работающий в специфических условиях, и эта специфика требует особых условий работы, особой дисциплины, особого режима» – так охарактеризовал «Дальстрой» Сталин. Сначала трест находился в подчинении Совета труда и обороны СССР. В 1938 году его передали НКВД, переименовав в Главное управление строительства Дальнего Севера (сокращённо – просто ДС). «Дальстрой» относился к Дальневосточному, а позже Хабаровскому краю лишь формально. Де-факто это была территория с особым статусом, где власть советских и партийных органов была серьёзно ограничена. Территория эта постоянно прирастала. На своём пике империя «Дальстроя» занимала пространство от Якутии до Чукотки, от Охотского и Берингова морей до Ледовитого океана – в общей сложности до трёх млн кв. км, одна седьмая площади СССР. Здесь действовали свои писаные и неписаные законы. Олег Куваев в «Территории» вывел «Дальстрой» под именем «Северстроя»: «На земле “Северстроя” слабый не жил. Слабый исчезал в лучший мир или лучшую местность быстро и незаметно. Кто оставался, тот был заведомо сильным».

В считаные годы Северо-Восток стал «валютным цехом страны». К 1956 году «Дальстрой» дал 1148 тонн золота, 62 тысячи тонн олова, 3 тысячи тонн вольфрама, 398 тонн кобальта, 120 тонн урана… Непарадная сторона известна из «Колымских рассказов» Шаламова, «Крутого маршрута» Гинзбург, «Чёрных камней» Жигулина. На Колыме побывали ракетный конструктор Королёв, артист Жжёнов, генерал Горбатов, писатель Домбровский… Поэт Нарбут погиб на Колыме. Мандельштам до Нагаево не доехал – умер во Владивостоке, на пересылке.

На Колыме родились музыкант Шевчук (в Ягодном; так и хочется переставить ударение на второй слог), артист Шифрин, провёл детство писатель Аксёнов… Среди заключённых встречались поразительные, невероятные типы. Чего стоит изобретатель музыкального инструмента «терменвокс» и подслушивающих «жучков» Лев Термен, который в Магадане работал бригадиром строителей, пока его не перевели в «туполевскую шарашку» (в 1991 году, на излёте СССР, девяностопятилетний Термен вступит в КПСС, объяснив: «Обещал Ленину»). Среди подневольных строителей Комсомольска-на-Амуре был Мирон Мержанов – «личный архитектор Сталина», возводивший подмосковную дачу вождя и резиденцию «Бочаров Ручей», автор эскизов медалей «Золотая Звезда» и «Серп и Молот», которыми награждали Героев Советского Союза и Социалистического Труда. Певец Вадим Козин, отбыв второй срок, остался в Магадане – то ли из-за «нехороших» мужеложеских статей, то ли Козин действительно, как считал Шаламов, был стукачом. В 1949–1951 годах в Ванине отбывал заключение легендарный подводник, автор «атаки века» Александр Маринеско, осуждённый за разбазаривание социалистической собственности.

Оттепель пришла на Колыму в 1953-м. Здесь образовали Магаданскую область, «Дальстрой» передали от МВД в Минцветмет, а в 1957-м упразднили. Великая и ужасная эпоха героев и мучеников завершилась.

Годы и города

Дальневосточных городов немного. Они расположены неблизко друг от друга. Может быть, поэтому у каждого – своё лицо. Они не сливаются в нечто усреднённое – они неповторимы. Они штучные, как алмазы с собственными именами, гении или краснокнижные амурские тигры.

Они похожи на остроги, заставы, пикеты: десантировались, окопались, держимся до подхода основных сил, построив казарму, баню, котельную и бокс для техники. Дальневосточники напоминают упрямые кривые деревья, выросшие на скалах, где, кажется, и почвы нет. Живём, держась прямо за камень неожиданно быстро отросшими корнями. А почва появится.

Владивосток описан двумя цитатами двух Владимиров – Ленина и Высоцкого. Первый назвал его городом далёким, но нашенским. Второй за четверть века до открытия города для иностранцев спел: «Открыт закрытый порт Владивосток…» Продолжение фразы – «…но мне туда не надо» – владивостокцы обычно опускают.

Считается, что название «Владивосток» придумал Муравьёв-Амурский (по другой версии – один из его подчинённых, подполковник Дмитрий Романов). Владивосток получил имя на вырост и по аналогии с Владикавказом, где до этого служил Муравьёв. Владикавказ был крепостью южного рубежа, Владивосток должен был отвечать за восточный.

Претенциозная владивостокская топонимика содержит и второй, более глубокий слой.

Бухту в центре будущего города назвали Золотым Рогом, пролив, отделяющий материковый Владивосток от Русского острова, – Босфором-Восточным. В советской школе нам объясняли, что очертания бухты и пролива напомнили Муравьёву-Амурскому Стамбул. Тогда это объяснение удовлетворяло. Потом я понял, что дело не в Стамбуле, а в Константинополе – «Втором Риме». В 1850-х Россия, проиграв войну за Царьград, как бы в компенсацию снабдила новую восточную гавань византийскими названиями: наши Римы отрастают, как головы Лернейской гидры, все не переру? бите. Золотой Рог и Босфор-Восточный символизировали перечёркнутые Крымской войной, но оставшиеся живыми мечты. Владивосток – побочное дитя той неудачной войны – с рождения претендовал на статус запасного, уже четвёртого (после Москвы) Рима, нового Константинополя, где вместо Чёрного и Средиземного морей, разделённых не нашими проливами, распахивался весь Тихий океан. Здесь было найдено новое, азиатское Средиземноморье. Наконец стало ясно, куда смотрит вторая голова русского орла – вот откуда слишком гордое для обычного военного поста имя – Владивосток.