Рута Майя 2012, или Конец света отменяется - Тамара Вепрецкая

– Очевидно, гробница! Какая тут резьба по камню! – вещал он из подземелья.

Томина шагнула за ним, поглазела на барельеф и стелу из-за широкой спины своего компаньона и выбралась наверх. Поднявшись из ямы, Саша успел заметить, что она быстро и целеустремленно удалялась к другому краю площадки. Навстречу ей вышла небольшая группа туристов, которых она весело приветствовала. На секунду они застили ее фигурку, и, когда он увидел ее снова, у него захватило дух. Она передвигалась по узкой тропке, созданной природным выступом горы и доведенной до ума рукотворной каменной кладкой. Тропка вела к мощным обломкам скал, которые некогда, возможно, исполняли роль донжона. Теперь же они довольно нелепо, хотя и устрашающе торчали над стеной.

Александр ускорил шаг. Место показалось ему опасным. Девушка стояла в расщелине между обломками «донжона», отчаянно жестикулировала, куда-то показывала, явно с кем-то беседуя. Собеседника Саша не увидел.

– Марина! – крикнул он.

Она обернулась на его голос и призывно помахала. Он как раз ступил на эту небезопасную стену, чувствуя себя почти канатоходцем. Он старательно смотрел под ноги. Однако каким-то не то зрением, не то чутьем он вдруг заметил, что Марина подалась еще вперед и исчезла из поля зрения, будто шагнула в пропасть.

– Марина-а-а! – как оглашенный отчаянно завопил Саша и побежал.

Глава шестнадцатая

Ягул. Митла

Помаячив за Сашиной спиной, Марина вернулась на площадку над Ягулом. Ее с самого начала манил вид сверху на удивительные окрестности. С небольшого пятачка, как со смотровой площадки, являла себя глазу обширная долина, отороченная разномастными выпуклостями. На горизонте, слегка затемняя небесную лазурь, едва угадывались очертания гор, отливая приглушенным рериховским фиолетом. Будто на подносе, лежали руины поселения, серыми развалинами разбросавшись по высохшей желтой траве.

Лабиринт Дворца шести двориков, который недавно поглотил девушку и мороком бросал от стены к стене, пока не замуровал в кроваво-красной комнатенке, отсюда виделся уравновешенным, упорядоченным сооружением. Осмотревшись, Томина заприметила две громоздкие глыбы в отдалении. Скрытые кустарником, они несуразно топорщились в стороне от горы, как будто даже парили без опоры, несмотря на свой многотонный вес.

Любопытство влекло Марину к этому странному объекту. Приблизившись, она осознала, что два грандиозных обломка скалы крепятся к узкой, едва заметной каменной кладке. Спотыкаясь о торчащие повсюду каменюки, она ринулась к этим «парящим» утесам, окрестив их для себя словом «донжон». С трепетом и предвкушением чего-то невероятного ступила она на неширокую перемычку между твердой надежной почвой и «донжоном». В самом узком месте ей пришлось разминуться с возбужденной гурьбой возвращавшихся с «донжона» туристов. Они восторженно поприветствовали друг друга. Это место никого не оставляло равнодушным.

Правый обломок скалы возвышался несгибаемым стражем. Вечность его, безусловно, потрепала, но он не сдался. Более жестоко она обошлась с левым утесом, превратив его в тяжеловесную груду беспорядочно наваленных массивных глыб.

Вот Марина уже трогает изъеденную временем жесткую поверхность скалы. Темно-серую с белесыми залысинами, ржавыми подпалинами, едко-желтыми подтеками и зеленоватыми мшинками, будто здесь природа тренировалась на этих глыбах, подбирала краски и примеряла кисти для своей более значимой картины шедеврального уровня, картины, которая открывалась взору окрест из этой уникальной крепости. И Томина залюбовалась этим шедевром.

– Добрый день!

Я вздрогнула. Откуда-то из-за скалы показалась красивая женщина в национальном одеянии – уипиле [32 - Уипиль – традиционная туникообразная одежда, часто без рукавов, у индейцев Мезоамерики. ]. Ее иссиня-черные волосы отливали на солнце, свет непостижимо отражался от скалы, и вся ее фигура словно озарялась ореолом, что придавало ей нереальность и ощущение невесомости. Я воззрилась на непонятно откуда материализовавшуюся на утесе незнакомку с восхищением, граничащим со страхом.

– Не пугайся, дитя мое! Это мой сын Уицилопочтли [33 - Уицилопочтли – главный бог ацтеков, солнечное божество. ] развлекается со своим огненным оружием.

Женщина ласковым, едва ощутимым жестом придвинула меня к скале, поставив в более безопасное место.

– Сын? Уицилопочтли? – пролепетала я.

Женщина звонко засмеялась. Нежным переливом колокольчиков прозвучал ее смех.

– У меня много детей. – Веселые искорки заплясали в ее бездонных черных глазах. Она светло, по-доброму улыбнулась в ответ на мое недоумение и представилась: – Я Тонанцин, богиня, великая мать. Люди верят, что я олицетворяю женскую природу, плодородие и щедрость земли.

– Богиня? – прошептала я.

– Я женщина. Все мы женщины – матери.

– Ах, ну да, конечно, – обрадовалась я, принимая образную игру мексиканки. – А я Марина, будущая великая мать, в смысле, потенциальная.

Тонанцин рассмеялась. И голос ее снова засеребрился колокольчиками. Что-то изменилось в ее облике. Я вперила взор в ее одеяние, не веря глазам своим. Вместо разноцветных лент на юбке уипиля шевелились, сплетались и расплетались змеи. В медленном танце две змеи поднялись с двух сторон своеобразным нимбом к голове женщины. На груди ее блеснула внушительных размеров брошь в виде черепа в окружении раскрытых в дарующем жесте ладошек. Неожиданно землю накрыла тьма. Я закрыла глаза, руками нашарила шершавую поверхность утеса как опору, чувствуя, что теряю ощущение реальности.

– Я – Коатликуэ, Мать Земля, «змеиное платье», – журчал голос моей собеседницы где-то внутри моего существа. – Природа наделила меня множеством имен и подарила мне несметное количество божественных детей. Мне ведомо прошлое и мне ведомо будущее. Будущее в прошлом, а прошлое в будущем. Мне ведомо все в этом мире. Отверзь очи свои и воздень к небесам взор свой!

Будто под гипнозом, я повиновалась. Иссиня-черная под цвет волос Тонанцин распахнулась глубокая небесная бездна, и яркими блестками брызнули мне в глаза бесчисленные звезды.

– Это мои сыновья – четыреста звезд. А была у меня и непокорная дочь Койолшауки.

– Была? – тихо охнула я.

– Однажды я наткнулась на клубок драгоценных перьев колибри. Я запрятала их в фалдах одежды, чтобы не утратить. Однако перья исчезли, словно испарились, а я непорочно зачала. Койолшауки всегда отличалась недобрым нравом. Силу свою природную готова была обратить во зло. Она рассвирепела, узнав мою новость. Не то зависть, не то ревность свою она прикрыла словами о моем позоре. И стала подговаривать братьев убить меня. – И Тонанцин изящным движением руки обвела искрящийся звездами небосвод. Светящиеся точки потускнели. – Стыдно им теперь. Ничего, дело прошлое, да и заплачено сполна…

И звезды вспыхнули с новой силой.