Все девушки любят бриллианты - Анна Литвинова

– Привет, Валерка! – закричала она, целуя его в тщательно выбритую и ароматную щеку.

– Здравствуй, Танюшечка! – радостно облапил он ее. – Похорошела, моя девочка! Стрижечку новую сделала, что ли?

Тане было приятно, что он заметил. Мать по поводу новой прически ничего не сказала.

– И кофтюля новенькая, – продолжал Валера. – Очень идет тебе.

Таня, как всегда в присутствии Валеры, почувствовала себя спокойно и свободно.

– Проходи, Танюха! Очень ты вовремя! Я как раз только щи сварил из кислой капустки. Каша гречневая есть с печеночкой. Салатик из морковки. Компотик яблочный… Потом кофе будем пить с коврижкой.

– Чревоугодничаешь? – улыбнулась она. – Тогда на вот тебе для полного счастья. – Таня протянула отчиму пакет с двумя брикетами пломбира.

– О, мое любимое! – воскликнул Валера. – Все-то ты про меня знаешь!

– Я – про тебя? .. Да я про тебя, кроме того, что ты любишь есть и детективы смотреть, ничего больше знать не знаю. У тебя женщина хоть есть?

– Есть девушка. Красивая, обаятельная, умная, молодая. С новой стрижечкой, в прекрасной новой кофточке. Ездит на красной французской машинке.

– А ну тебя!

Они прошли в комнату. Она тонула в сизом дыму. Три пепельницы были полны окурков.

– Ну накурил! – воскликнула Таня, отворяя окно в солнечный майский день.

– Ничего: лучше помереть от дыма, чем от озноба, – привычно отшутился Валера.

– Да еще ядовитые эти свои «Родопи» куришь. Хочешь, я тебе «Мальборо» куплю?

– Нет, дорогая, кашляю я от них… Ну, садись, а я пойду на кухню, щи греть. Можешь пока детективчики полистать – вчера купил. Вот тут Маринина. Есть Полякова какая-то. Есть сразу две Анны Малышевых, причем разные.

Таня скривилась:

– Как ты можешь читать эту лабуду!

– Приходится… А вот это получше – Том Клэнси, Сидни Шелдон, Джон Гришэм…

– Лучше Ниро Вульфа никого нет… Правда, толстячок? Как там твои орхидеи?

– Никак не приживутся. Садовника Фрица не хватает, – отшутился Валера и ушлепал на кухню.

Таня была воспитанной девушкой, и поэтому за едой они говорили только о книгах, новых фильмах и немного о политике. Только за чаем она глубоко выдохнула и сказала:

– Вообще-то, Валер, я к тебе по делу.

Отчим отреагировал спокойно:

– Знаю. Твоя мама приезжала сегодня утром («Мне, конечно, ничего не сказала», – отметила Таня). И умоляла, чтобы я тебя от этого дела отговорил.

«Ах, вот они как! – сердито подумала она. – Уже спелись! » Чуть ли не впервые в жизни она обиделась на отчима:

– Ну что ж, валяй, отговаривай!

Валера не отреагировал на непривычно резкий тон. Он спокойно попросил:

– Дойди, Танюшечка, до книжного шкафа… Верхний ящик открой…

В верхнем ящике лежала огромная, широкая и толстенная книга в дерматиновом переплете.

– Давай сюда.

Валера открыл книгу в том месте, где она была заложена закладкой. Книга оказалась атласом. Причем не обычным, рисованным, а состоящим из фотографических изображений Земли.

Фото были сделаны с высоты птичьего, а точнее сказать, спутникового полета. На странице, которую открыл Валера, было видно море и берег (карта была изготовлена столь тщательно, что различимы были даже мостики, выдающиеся в море на пляжах). Была видна бухта. На рейде стояли корабли. Вокруг бухты полукольцом раскинулся город. Проступали отдельные дома, волноломы, маяки. Надпись гласила: «Южнороссийск».

Валера перелистнул страницу. Теперь в атласе изображалась только окраина города Южнороссийска и горы, покрытые лесами. Горы перерезались дорогами. На одной из гор располагалось кладбище. Был виден мыс, кусок моря и длинная коса, выдающаяся глубоко в воду.

Даже беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: две карты – одна, присланная княжной, и другая, в Валерином атласе, практически совпадают. Только на одной из них, нарисованной от руки, где-то на склоне горы стоит жирный крест.

* * *

Москва, декабрь 1972 года.

За 27 лет до описываемых событий

В тот день Антон сдал последний зачет и решил поехать на Таганку. Изрядно надоело керосинить – по поводу или без повода – в общаге или идти в ресторан. Театр в одиночестве будет в самый раз.

Около шести он вышел из метро «Таганская-кольцевая». Сразу у выхода у него спросили лишний билетик. Антон грустно покачал головой. Скоро он присоединится к этой толпе страждущих.

Уже стемнело. Театр, лучший в Москве, Мекка всей либеральной интеллигенции, выглядел скромно, словно киношка в провинциальном городе. Вдоль окон касс висели, будто прокламации, прямоугольные афиши. Стояла оттепель. Площадка перед театром была темна, ее освещали лишь пара редких фонарей да свет, падающий из окон касс. По Большой Коммунистической, уходящей мимо театра вниз, к высотке на Котельнической, проезжали редкие машины. Из-под колес выстреливало снежной жижей.

Антон посмотрел афишу. (Где-нибудь в другом месте о репертуаре театра узнать было невозможно. ) Сегодня давали «Антимиры». Кайф! «Антимиры» он еще не видел. Стихи Вознесенского, а занята вся труппа, в том числе Филатов, Золотухин, Славина, Демидова и, конечно, Высоцкий.

Антон не разделял всеобщего восторга толпы перед Высоцким-бардом. Все эти плебейские тексты – «А потом как могла – родила…» – его коробили. Но Высоцкого-актера Антон обожал. Недавно ему посчастливилось вот так же, наудачу, приехать к премьерному «Гамлету», о котором говорила вся Москва. Удалось успешно «аскануть» лишний билетик и попасть в крохотный зал.

И спектакль, и Высоцкий его потрясли. Гамлет в джинсах, грубом свитере, с гитарой… А какая мощь исходила от него, какая сила, какой магнетизм! .. Антон вместе с залом хлопал тогда минут десять, отбил себе все ладоши.

На узкой площадке перед театром уже крутилось несколько «стрелков». Трудно поверить, но тогда – при том что ни одно место в театре ни на один спектакль не оставалось свободным – рядом с Таганкой не было перекупщиков-спекулянтов. Перед спектаклем в кассах выбрасывали жалкие остатки брони, на улице продавали редкие «лишние билетики», и ни разу Антон не видел – а на Таганке посмотрел он практически все спектакли, – чтобы за «лишние» брали хоть рубль сверху.

«Хороший бизнес, – мимоходом подумал Антон, – скупать билеты, потом продавать их втридорога. Да очень уж опасный. Все время на виду. Любой дружинник может из-за одного наваренного рубля повязать, и… Посадить-то, может, и не посадят, а вот из института и из комсомола турнут точно». Антон отогнал эти мысли.