Дата собственной смерти - Анна Литвинова

«Дожили, – грустно усмехнулась про себя Наталья. – Я буду работать за еду. Можно сказать, за чечевичную похлебку. А еще бывший директор».

А вслух повторила:

– Я прилечу первым же рейсом.

Лучше быть низкооплачиваемым персоналом, но вдали от всех, на крошечном острове, чем жалкой неудачницей в столице.

* * *

– Наташья, ты крейзи, – покачала головой Жюстин, соседка по комнате, когда Наталья вернулась, наконец, в домик.

– А ты зануда! – усмехнулась Наташа, стягивая мокрую футболку. – Знаешь, как здорово бегать под дождем!

Жюстин, уютно забившаяся под одеяло, презрительно дернула хрупким плечиком: никогда она не поймет эту русскую!

Наташа молча скинула насквозь промокшую одежду, накинула халат и подошла к окну. Уже совсем стемнело, стихия продолжала бушевать, пальмы беспомощно клонились под водяными потоками.

– Сюда приходил Джон, – вдруг огорошила ее Жюстин.

– Джон? – Наташа в первую секунду не поняла. – Какой Джон?

Начальство наставляло: «Туристы даже знать не должны, что вы живете прямо здесь, на острове. Им полагается считать, что курорт существует только для них». Поэтому домики для сотрудников прятались в самых труднодоступных уголках, густо обсаживались лианами и не имели никаких табличек.

– Ну, толстый Джон, который все на тебя глазеет! – уточнила Жюстин.

– И что он хотел? – холодно спросила Наташа.

– Что-что! – фамильярно хмыкнула Жюстин. – Чешется у него кое-где, неужели не ясно? !

– А все-таки: чего ему надо?

– Сказал, что беспокоится за тебя, – хохотнула соседка. – Гроза, а ты где-то ходишь. Он тебя на пляже искал. А потом так заволновался, что поперся на рецепшн: узнавать, где ты живешь.

«Ну, все. Девчонки с рецепшн наверняка проболтаются администратору, а не они – так Жюстин постарается. Выговор обеспечен».

Обычно Наташа очень старалась, чтобы ее работа не вызывала нареканий, но сегодня ей почему-то было все равно.

– Он просил мне что-нибудь передать? – Наташа постаралась, чтобы вопрос звучал равнодушно.

– Велел, чтобы ты обязательно приняла горячую ванну. И растерлась докрасна полотенцем, – насмешливо сообщила Жюстин.

«Вот дурачок! »

– И письмо тебе принес.

– Письмо? – искренне удивилась Наталья.

– Ждешь, что руку с сердцем тебе предложит? – фыркнула соседка. – Шиш тебе. Не от него письмо. Он просто на рецепшене болтался, когда почта пришла. Увидел твою фамилию на конверте и сказал, что сам отнесет.

Наташа отпрянула от окна:

– Но почта ведь только по субботам приходит!

– Ну, значит, это была экспресс-почта, – сварливо сказала Жюстин. – Сегодня, по-моему, как раз самолет прилетал. Еле успел до дождя приземлиться…

Наташа уже не слушала. Она кинулась к столу, распечатала конверт и вскрикнула…

Письмо начиналось так:

«Уважаемая Наталья Борисовна! С прискорбием извещаю…»

* * *

За день до описываемых событий.

Англия, пригород Лондона. Утро.

Рита

День начался, как обычно.

Первый раз они поссорились в семь утра: Пит возмутился, что в свежевыжатом соке обнаружилась косточка. Крошечная апельсиновая косточка, любой русский, даже самый склочный, ее просто выплюнул бы – но Пит был английским занудой и устроил целый скандал.

– Пойми, Пит, – увещевала его Рита, – я не виновата, соковыжималка такая! Что поделаешь, если она кости пропускает!

Но муж, бледный – он всегда белел, когда злился, – от ее оправданий завелся еще больше, и Рите, как всегда, досталось и за невнимательность, и за неприспособленность к хозяйству, и даже за «мировую никчемность». «World worthlessness», так Пит и сказал – с пафосом, презрительно выпятив нижнюю губу. А закончил речь словами:

– Ты это делаешь специально! Я всегда знал, что ты хочешь меня извести!

Шизофрения, натуральная. В России таких, как он, сажают в психушку и назначают добрую порцию аминазина. Но здесь, в Англии, порядки другие. Рита может, конечно, позвонить Питову психоаналитику и сказать, что муж опять ведет себя неадекватно. Только в Соединенном Королевстве понятия о врачебной этике странные – доктор тут же доложит своему пациенту, что на него жена нажаловалась, и тогда простым скандалом не обойдешься. В лучшем случае Пит опять перебьет всю посуду или начнет ей пальцы выкручивать, как месяц назад. Оба мизинца до сих пор едва шевелятся и болят…

– Пит, поступим так, – миролюбиво предложила Рита. – Не хочешь пить с косточкой – не пей. Давай сюда свой сок, я его… как это будет… filter? [2 - Отфильтрую (англ. ). ]

Она махнула рукой на сито.

– Not «filter», but «strain» [3 - Не «фильтровать», а «цедить» (англ. ). ], – отрезал Пит.

Милостиво протянул ей злосчастный сок и выдал очередную тираду: что она живет в Великобритании уже семь лет, но до сих пор не взяла на себя труд освоить великий и могучий английский.

– Как ты меня задолбал… – выдохнула Рита на родном языке (Пит хоть и был женат на русской, а ни единого слова, кроме «водки» с «матрешкой», не освоил).

– Процеди сок немедленно и подавай мне scrambled eggs [4 - Яичница (англ. ). ]. – Пит, с достоинством истинного джентльмена, непонятую реплику проигнорировал.

Рита послушно выполнила приказание, и завтрак продолжился.

Впрочем, прежде чем муж отвалил в свой офис, ей пришлось выслушать еще ряд претензий: бекон, считал супруг, пригорел, порридж [5 - Геркулесовая каша. ] опять в комочках, на наглаженной с вечера рубашке обнаружилась еле видимая морщинка… Рита молча убрала недоеденный завтрак и покорно отпарила несчастную складку, с трудом сдерживаясь, чтоб не метнуть горячим утюгом мужу в голову. Она считала секунды до сладостного момента, когда Пит покинет, наконец, дом.

– Сегодня я особенно тобой недоволен, – сказал ей муж на прощание.

– Извини, дорогой, – виновато улыбнулась Рита.

– Вряд ли вечером мы пойдем в ресторан, как я обещал тебе раньше, – Пит со вздохом уселся в свой серый «Ниссан».

Ну вот. И так дел полно – а теперь еще и ужин придется готовить. Но Рита спорить не стала. Молча распахнула ворота. Дождалась, пока машина скроется за поворотом. (Открывала тяжеленные створки и смотрела вдаль тоже не по велению души, а по обязанности – Пит требовал, тешил самолюбие: ведь ни одна из англичанок-соседок ворота для своих мужей не распахивала. )