Эксклюзивный грех - Анна Литвинова

– Спрашиваешь правильно. – Опер помолчал: подумал, видимо, говорить или нет. Потом все-таки сказал: – Скорей всего, их было именно двое.

– Глупость какая-то…

– Глупость не глупость, но… – Савельев внушительно прихлопнул по столу ладонью. – Я, гражданин Полуянов, сейчас вынужден опросить вас в качестве свидетеля. Где вы, кстати, находились в момент убийства?

– Я? Я пребывал в городе-герое Амстердаме, Голландия.

– Н-да? .. – кажется, разочарованно произнес Савельев. И добавил: – Ну, вы знаете: это легко проверяется.

– Могу предъявить загранпаспорт. Там дата и время прохождения паспортного контроля.

– Я вам верю, Полуянов, – хмыкнул Савельев. – И в таком случае меня интересует: с кем дружила ваша маменька? С кем враждовала? Могут ли иметься люди, желающие ее смерти? На почве, скажем, личной неприязни. Или корыстных побуждений. Кто, кстати, после нее квартирку наследует? Единолично вы, товарищ журналист?

Дима вздрогнул. Опер вроде бы не шутил. Смотрел на него стальным милицейским взглядом. «Все они такие, эти менты! .. Только что он меня чуть не конфидентом, соратником своим, сделал! Все тайны следствия выдал. А теперь – бах! – полный поворот кругом: не ты ли, сволочь, собственную маменьку замочил? ! А я еще губы раскатал: очерк, мол, о нем напишу! .. »

– Я вчера мать похоронил, капитан. – Дима выдержал взгляд опера. – Поэтому я таких намеков не понимаю. Могу и в глаз засветить. Из чувства личной неприязни.

– Да что вы, товарищ Полуянов, – пошел на попятную опер.

В глазах его явственно читалось: «Ах, ты, блин, – «пресса»! Отправил бы я тебя щас в «пресс-хату». Попрыгал бы ты у меня петушком! » Вслух, однако, Савельев сказал:

– Никто, гражданин Полуянов, не собирался оскорблять вашу честь и достоинство. Просто мы обязаны рассматривать все возможные версии. А уж с вас, родного сына убитой, получить объяснение сам бог велел. – Опер достал из стола бланк. – Тем более что вы сами к нам пожаловали. – Савельев прихлопнул сверху бланк ладонью.

– Погоди, капитан, – поморщился Полуянов. – То, что ты мне про «девятку» и этих двоих рассказывал, – правда? Или это просто «бла-бла-бла»?

– Святая и истинная правда, товарищ спецьяльный кр-рыс-пондент. Так что дело это, говоря между нами, – довольно тухлое. Есть у меня такое подозрение. «Висяком» попахивает. Но генерал меня теперь заставит землю рыть. Понял, да?

Глава 3

Тот же день.

20 часов 30 минут

Дима выбрался из кабинета капитана Савельева почти через два часа.

Итогом беседы стало заполненное с обеих сторон «Объяснение». В две странички уместилось жизнеописание и нынешний статут Евгении Станиславовны Полуяновой. Ее сорокалетний непрерывный трудовой врачебный стаж: сперва в ординатуре, затем на «Скорой», после в клинической больнице, а далее банальным участковым терапевтом в различных, самых ординарных, поликлиниках: в одной, второй, третьей… (Так, чтоб было поближе к дому, Димочкиному садику, Димочкиной школе. ) Муж, отец Димы, ушел из семьи двадцать пять лет назад, никаких связей Евгения Станиславовна с ним не поддерживала. Других мужчин в ее жизни в последние десять лет не наблюдалось. Из родственников, кроме Димы, имелась только двоюродная сестра. Надо ли писать, что в Димочке мама души не чаяла? Нет, наверное, в протоколе не надо.

Тем не менее запишем, что с сыном, Дмитрием Полуяновым, потерпевшая встречалась два-три раза на неделе. Как правило, дважды приезжала из своих Медведок в Димину квартиру в Орехове-Борисове: готовить обеды. По воскресеньям Дима (если, конечно, бывал свободен) навещал маму в ее доме.

Все прочее безразмерное пенсионерское время Евгения Станиславовна уделяла добыванию продуктов (подешевле), просмотру телевизионных передач, чтению книг. Кроме того, она посещала утренние (благотворительные) сеансы в кино, ходила на выставки (отдавая почему-то предпочтение фотографическим). Бывала и в театрах. Дважды совершила автобусные экскурсии по Европе – осталась премного довольна и благодарна сыну (он за них платил).

Порой Евгения Станиславовна встречалась с подругами. Их у нее оставалось немного. Одна – еще по литературной студии. Две другие подруги Евгении Станиславовны сохранились со славных времен учебы в медицинском. Еще одна подружка – это тетя Рая, или Раечка: медсестра, с которой мама тридцать лет проработала. Ну и еще пара женщин – тоже коллеги по совместным местам работы: одна невропатолог, другая – гинеколог. Вот и все друзья-родственники, товарищ капитан. Ах да – имелся у мамы еще кот Бакс. Жирная наглая тварь. В нем мама души не чаяла. А больше ничего интересного.

Никаких врагов. Никаких разборок. Никаких наездов. Никакого наследства.

– Да, капитан, к сожалению, никакого наследства. Квартиру рыночной стоимостью двадцать тысяч долларов я наследством не считаю. В моих кругах за такой куш не убивают.

– Н-да? .. Ну что ж: прочитайте, Полуянов, ваше объяснение. Напишите: мною прочитано, с моих слов записано верно. На каждой странице проставьте внизу подпись, число.

– Ошибки исправлять можно?

– В моих кругах в документах ошибок не бывает… Можете быть свободны. Давайте пропуск, я отмечу.

– Подвезти тебя, капитан?

– Я сам себя подвезу.

…Дима спустился вниз, на второй этаж.

Капитан Савельев оставил у него сложное впечатление. И генерал Ухваткин – тоже. Наша милиция словно роман Кафки: ты приходишь сюда как ревизор, а вдруг становишься обвиняемым. Мильтон-дружбан в течение получаса неожиданно обращается во врага, а потом снова становится другом… Нет, лучше во всем этом пока не разбираться. Лучше вообще на время выбросить из головы впечатления трех последних дней: морг, кладбище, поминки, кабинет генерала, закуток капитана Савельева… Лучше постараться отвлечься. И – развлечься.

Очень, к примеру, Диме приглянулась девушка в приемной. Та самая прапорщица, что приносила им с генералом чай. Никогда еще в его жизни не случалось женщины в форме. Это возбуждало. И вообще сейчас его нервы, раздрызганные вчерашними похоронами, сегодняшним похмельем и нелепым вечером в ментовке, срочно нуждались в успокоении. А лучшего успокоения, чем «мягкое, женское», он не знал.

Но увы, увы! В резиденции генерала его ждал облом. Приемная оказалась закрыта. Видать, «енерал» убыл, и девушка-прапорщица не стала засиживаться. Дима бесцельно подергал дверь. «Черт! Значит, я ее больше никогда не увижу? Во невезуха! Хотя… Если я очень захочу, то… Телефон-то генерала у меня есть… Значит, когда-нибудь смогу до нее добраться».