Сомнамбула - Антон Чиж

– Какой же?

– Гипноз…

Погорельский решил, что ослышался. Но Лебедев уверенно повторил: именно, гипноз как метод.

– Фантастика! Но для чего вам? – не мог поверить доктор, который хорошо помнил, с каким отношением к гипнозу еще недавно имел дело.

– Я тут поразмышлял на досуге и пришел к выводу, что мне следует изучить гипноз поглубже. Чтобы понять механизм воздействия, так сказать. Исключительно с точки зрения криминалистики…

Аполлон Григорьевич слукавил. Как обычно. Мысль изучить гипноз посетила его не просо так, он представлялся ему способом окончательно прихлопнуть психологику Ванзарова. Раз и навсегда.

– Вы же занимаетесь гипнозом в медицинских целях, исцеляете больных, – продолжил он. – Вот решил поучиться у вас маленько… А может, и меня заколдуете, то есть загипнотизируете…

Доктор чувствовал, что его обманывают, но только не мог понять, в чем именно. Оказаться жертвой эксперимента еще раз ему совсем не хотелось.

– По счастливой случайности в Петербурге находится сам Токарский! – торжественно заявил он. – Вот у кого можно учиться! А я с ним знаком, могу вас представить.

– Токарский? – проговорил Лебедев, сморщив мину. – Кто такой?

– О, это светило русского гипноза, автор множества научных работ. Ординатор московской психиатрической клиники. Про гипноз больше его знает разве только профессор Бехтерев.

Аполлон Григорьевич испытывал недоверие.

– А в столице как он оказался?

– Будет давать показательный сеанс гипнотического воздействия в больнице Святого Николая Чудотворца.

– Умалишенным гипноз показывать? – беззастенчиво спросил Лебедев. – Пустая трата времени.

Такой оборот Погорельскому сильно не понравился, но обижаться он не смог. Как видно, жар «Слезы жандарма» еще не остыл.

– Это серьезная лечебная методика, – ответил он. – А пока доктор Токарский дает приемы по лечению гипнозом алкоголизма.

Аполлон Григорьевич неприличным образом заржал.

– От алкоголизма исцеляет «Слеза жандарма», – сообщил он, смахнув набежавшую из глаза каплю. – Ладно, уговорили. Поехали к вашему кудеснику гипноза.

Погорельский окончательно убедился, что поступил мудро. Пусть теперь московская знаменитость испытает на себе нрав великого криминалиста. Визит в Петербург станет незабываем.

10

Екатерининский канал

Ветер бросил на грудь пристава орден желтого листка. Вильчевский смахнул награду и поежился. В шинели уже было холодно, а еще не зима. С годами службы Петр Людвигович все меньше терпел, когда его вызывали на уличное происшествие. Стоишь, как в цирке, под взглядами зевак и деваться некуда, отдавай команды. В этот раз отгонять любопытных было проще. Вильчевский приказал оставить тело на гранитных ступенях набережной. Выходило, что несчастного не видно с трех сторон. А с противоположного берега канала не очень-то разглядишь. Да и глазеть в сырую непогоду охотников немного нашлось, городовым гонять никого не пришлось. Кажется, уличный люд не понял, что полиция выставлена в оцепление.

За плечом пристава кто-то натужно сморкался. Кто в участке каждую осень встречает насморком? Ну конечно, старший помощник Можейко.

– Так что, Петр Людвигович, прикажете забирать? – последовал осторожный вопрос сквозь густое сопение.

Вильчевский оглянулся.

Можейко закутался шарфом под самый нос, который он заботливо утирал платком.

Помощник пристава маялся не только от простуды, но и от бессмысленных мучений на холодном ветру. Ну, что тут время зря тратить? Все же очевидно… А личность погибшего все одно предстоит выяснить в участке. Так зачем же над собой издеваться? И так уже намочил руки и пальто ледяной водой, когда вместе с городовым укладывал тело на ступеньках.

Столь разумные доводы можно было провозглашать сколько угодно, но про себя. Каждый городовой 3-го Казанского участка знал, что пристав в любой ерунде будет соблюдать строгий порядок, что означало: его помощнику на ветру составлять протокол осмотра, пока пальцы не задубеют или чернила не замерзнут.

– Может, послать за санитарной каретой?

Нетерпение Можейко пристав не замечал. Он думал о своем. Не нравился ему с виду обычный утопленник. Не нравился, и все тут. Вильчевский никак не мог разобрать, что именно вызывает смущение. И вовсе не то, что человек утонул в канале. У него на участке такое, конечно, не часто, но случается. По большей части от пьянства, от него все беды. Вот только господин не выглядел пьяницей: моложавый, одет прилично, если не сказать со вкусом и щегольством. Лицо вода попортила, но с виду не скажешь, чтобы страдал пороком невоздержанности. Господин образованный, состоятельный, такой в бесчувственном виде в канал не свалится. Хотя… кто его знает.

– Рановато для плавунцов, как полагаешь, Адольф Валерианович?

Вопрос исключительно не понравился Можейко. Означал, что господин пристав что-то там себе напридумывал. А возразить нельзя: плавунцы объявлялись по весне, когда вскрывался лед и вода отдавала урожай, который долгие месяцы зимы копили проруби. Кто сам падал, а кого пырнут ножичком, толкнут в быстрину под мостом, и концы в воду. Каждую весну плавунцов набиралось трое, а то и больше. Осенью такие сюрпризы участок получал редко. В прошлом году точно не было.

– Дело такое, непредсказуемое, – отвечал Можейко, сморкаясь.

– Ножевых ранений или прочих повреждений вроде не заметно.

Помощник пристава лишний раз старался не приближаться к трупам, тем более промокшим. Но согласился: действительно не заметно. Особенно если смотреть издалека.

– Прикажете осмотр в участке провести? – спросил он с надеждой.

Вильчевский перегнулся через перила и глянул на утопленника. Господин лежал на ступеньках так мирно, будто прилег отдохнуть. Только помутневшие глаза его остекленело смотрели в серое небо. Пристав имел полное право одним махом скинуть ненужные хлопоты.

– Вот что, Можейко, руки в ноги, и бегом к нам на Офицерскую, возьми кого-нибудь из сыскной и тащи сюда, – сказал он, не слишком желая этого, как будто неведомая сила дернула его за язык.

Такого поворота помощник не ожидал.

– Для чего же сыскную, Петр Людвигович? Все же очевидно…

– Порассуждай мне! – напомнил Вильчевский, кто тут пристав, а кто его помощник. – Подобрал сопли и марш. Чтобы через четверть часа был здесь с сыском.

Спорить было бесполезно. Можейко решил, что лучше согреться в беге, чем промерзать на месте, и припустил по каналу в сторону Львиного мостика.

Сыскная полиция, как известно, размещалась в большом полицейском доме Казанской части столицы. На первом и втором этажах располагался участок, а выше – сыск. Можейко вошел в теплое помещение, и ему захотелось остаться здесь. Но с приставом шутки плохи. Не распутав шарфа, он поднялся на третий этаж и вошел в приемное отделение сыска.