Валис - Филип Дик

Лично у меня появляется искушение ответить на это: «Говори за себя».

В течение долгого периода времени («Безбрежная пустыня Вечности», как он сам назвал это) Толстяк разработал множество оригинальных теорий для объяснения своих контактов с Богом и полученной при этом информации.

Одна из теорий особенно заинтересовала меня – она отличалась от остальных. Теория подводила итог некоей ментальной капитуляции, которую претерпевал Толстяк. Теория гласила, что в реальности он вообще ничего не испытывает. Участки его мозга избирательно стимулируются узкими энергетическими лучами, испускаемыми из источника, расположенного очень далеко, возможно, за миллионы миль. Избирательная стимуляция участков мозга генерирует в его сознании впечатления, что он на самом деле видит и слышит слова, картины, фигуры людей, отпечатанные страницы книг; короче – Бога и Божье Послание, или, как любил называть это Толстяк, – Логос. Однако, гласила эта оригинальная теория, на самом деле он только представляет себе, что переживает все эти вещи. Они напоминали голограммы.

Особенно меня поразило, как Толстяк в своем безумии замысловатым образом смог отделить себя от своих галлюцинаций. При помощи рассудка он сумел вывести себя из безумной игры, продолжая при этом наслаждаться ее звуками и картинками.

В сущности, Толстяк больше не заявлял, будто то, что он переживает, имеет место в действительности. Означало ли это, что Толстяк пошел на поправку? Едва ли. Теперь он придерживался мнения, что «они» – или Бог, или кто-то – испускают очень узкий, насыщенный информацией энергетический луч дальнего действия, сфокусированный на его голове. Так что улучшения в его состоянии я не отметил, хотя изменения были налицо. Теперь Толстяк мог с чистой совестью не брать в расчет свои галлюцинации, что означало, что он признает их за таковые. Но как и у Глории, у Толстяка появились «они». На мой взгляд, пиррова победа. Меня осенило, что жизнь Толстяка – длинный и скучный перечень таких побед. Примером может служить способ, каким он пытался спасти Глорию.

«Экзегеза», над которой месяц за месяцем корпел Толстяк, тоже казалась мне пирровой победой, если вообще может идти речь о какой-то победе – в данном случае загнанный в угол разум пытался объяснить необъяснимое. Наверное, здесь и кроется причина душевной болезни: происходят необъяснимые события, ваша жизнь превращается во вместилище ложных флуктуаций того, что прежде было реальностью. Более того – словно и этого мало, – вы, подобно Толстяку, бесконечно размышляете об этих флуктуациях, пытаясь логически упорядочить их, тогда как единственный возможный в них смысл тот, что вы навязываете им в своем желании привести все к узнаваемым формам и процессам. В начале болезни вы в первую очередь лишаетесь того, что близко и знакомо вам. То, что приходит взамен, – уже плохие новости, поскольку вы не в состоянии не только понять их, но и рассказать о них другим людям. Сумасшедший испытывает что-то, но что это и откуда взялось, ему неведомо.

Посреди разрушений ментального ландшафта, которые можно проследить до исходной точки – смерти Глории Кнудсон, Толстяк вообразил, что Бог излечил его. Как только начинаешь замечать пирровы победы, они сыплются, словно из рога изобилия.

Это напоминает мне об одной знакомой девушке. Она умирала от рака. Я навестил ее в больнице и не узнал; девушка сидела на кровати, похожая на лысого старика. От химиотерапии она раздулась, как огромная виноградина, из-за рака и лечения практически ослепла, почти совсем оглохла и с ней постоянно случались припадки.

Я наклонился к ней, чтобы справиться о самочувствии, и девушка ответила – когда смогла понять мой вопрос:

– Я чувствую, как Господь излечивает меня.

Она была склонна к религиозности и собиралась постричься в монахини. На металлической подставке рядом с кроватью она положила – или кто-то положил – четки. По моему мнению, плакат с надписью «Пошел ты, Господи! » был бы куда уместнее.

И все же, если честно, я вынужден был признать, что Бог – или кто-то, именующий себя Богом (различие чисто семантическое), – выстрелил в голову Толстяка ценной информацией, благодаря которой была спасена жизнь его сына Кристофера. Одних Бог излечивает, других лишает жизни. Толстяк оспаривает тот факт, что Бог кого бы то ни было убил. Толстяк говорит, что Бог никогда никому не причиняет зла. Болезни, боль и незаслуженные страдания исходят не от Бога, а откуда-то еще. На что я возражаю: «Как могло появиться это “где-то еще”? Существуют два бога? Или часть Вселенной неподконтрольна Богу? »

Толстяк часто цитировал Платона. В Платоновой космологии no? s, или Разум, по мнению некоторых специалистов, подчиняет себе ananke, или слепую силу обстоятельств – или слепой случай. No? s пришел в мир и, к своему удивлению, обнаружил там царство случайности, иными словами. Хаос, который no? s и начал приводить к определенному порядку (хотя у Платона нигде не сказано, как это делается). Согласно теории Толстяка, рак моей знакомой представлял собой беспорядок, пока не приведенный в упорядоченное состояние. No? s, или Бог, еще просто не добрался до нее, на что я сказал: «Что ж, когда он добрался, было уже поздно».

Толстяк не опроверг этого – по крайней мере, на словах. Возможно, он увильнул от ответа, чтобы написать об этом. Каждую ночь до четырех утра он царапал что-то в своем дневнике. Полагаю, где-то среди слоев мусора там лежат все тайны Вселенной.

Очень мы любили спровоцировать Толстяка на теологический диспут. Он всегда страшно злился, принимая наши доводы всерьез – да и саму тему. Но теперь совсем ошалел. Мы начинали с невинного замечания вроде: «Знаешь, Бог сегодня дал мне билет на метро». Толстяк тут же ввязывался в драку. Мы вовсю развлекались, доводя его до белого каления; мучая его таким образом, мы получали огромное удовольствие. Особенно приятно было, расходясь по домам, осознавать, что Толстяк тотчас запишет все в свой дневник. Само собой, в дневнике он разбивал наши доводы в пух и прах.

Вовсе не было нужды задавать Толстяку праздные вопросы вроде: «Способен ли Бог создать такую широкую канаву, которую сам не в состоянии перепрыгнуть? » Хватало вопросов вполне реальных.

Наш приятель Кевин всегда начинал одинаково. «Как насчет моей кошки? » – спрашивал он. Несколько лет назад Кевин вышел вечерком прогуляться со своей кошкой. Кевин, болван, не взял кошку на поводок, та выскочила на дорогу и тут же угодила прямехонько под переднее колесо первой же машины. Когда он притащил то, что осталось от кошки, домой, она была еще жива, пускала кровавые пузыри и смотрела на Кевина глазами, полными ужаса.