Кремлёвцы - Николай Шахмагонов

Что же делать? Николай заговорил на эту тему с соседом по подъезду, капитаном КГБ, служившим в Управлении Комитета Государственной Безопасности по Калининской области. И тот посоветовал написать письмо на имя Председателя КГБ Семичастного.

Обсудили они с Верещагиным этот совет, да и написали. Письма друг другу не показывали. Уже началась своеобразная секретность. Константинов постарался, всю душу вложил в письмо. Запечатали конверты, и он отправился, когда отпустили в очередное увольнение, прямо на Центральный почтамт. Оттуда и отправил письма заказными.

Это было в апреле. До выпуска оставалось около двух месяцев.

Отправили они с Верещагиным свои письма, но ни ответа, ни привета. Записались пока так: Константинов в академию, а Верещагин в Московское ВОКУ. И вдруг. Внезапный вызов к начальнику училища. Такое бывало редко, да практически и вообще не бывало, чтобы, минуя ротного, взводного, суворовца вызывали прямо к генералу, да ещё с занятий.

В приёмной Константинов нашёл Верещагина – он был в другом взводе, и приказ прибыть к генералу получил отдельно. Но это по крайней мере ожидаемо. А вот то, что вместе с ними был вызван и Миша Сомов, для обоих оказалось неожиданностью.

Отдышались после бега на короткую дистанцию от расположения роты до кабинета генерала, стали ждать, причём ждать молча. О чём тут говорить? Секретность! !!

Ждали недолго. Пригласили в кабинет. Вошли все вместе, втроём, остановились перед столом для совещаний, но доложить не успели. Генерал махнул рукой, мол, не надо, и сказал:

– Я вас вызвал по просьбе начальника особого отдела Калининского гарнизона.

Он даже назвал фамилию, но никто из троицы её не запомнил, настолько велико было напряжение.

Полковник с чёрными петлицами, именно с чёрными, а не тёмно-синими, как у сотрудников КГБ, начал очень мягко и вежливо.

Он сказал, что ему поручено из Москвы дать ответ на письма. И он отвечает, что письма суворовцев рассмотрены на самом верху, что там… благодарны за такие искренние, патриотические мысли, в них высказанные, и что таких ребят с удовольствием бы взяли в своё ведомство. Но… Существует строжайший порядок. Время рассмотрения заявлений всех, кто желает поступить в учебные заведения КГБ, строго определено. Отбор кандидатов закончился месяц назад. И это твёрдое правило никто не может изменить. Но пояснил также, что будут приветствовать, если суворовцы не изменят своей мечте, и в последующем, уже после окончания военных училищ или академий снова подадут рапорта о направлении их в это ведомство.

Когда он закончил свой краткий монолог, генерал встал из-за стола, с раздражением бросил на стопку бумаг очки и стал распекать всю неугомонную троицу. Никогда прежде и никогда в будущем Николай Константинов не видел генерала в таком вот раздражённом состоянии. Генерал говорил, что каждый военный знает о порядке обращения в высшие инстанции. Такое обращение, согласно уставу, может быть только строго по команде.

А всё же чисто интуитивно чувствовал, что раздражение это немного нарочитое, что не так уж генерал, которому, вероятно, полковник рассказал о содержании писем, серьёзно негодовал. Ведь не куда-то в тихую гавань просились, а туда, где служба не мёд и не сахар.

Когда возвращались от генерала, встретили в вестибюле главного корпуса командира роты подполковника Садыкова. Он спешил к начальнику училища и лишь спросил на ходу:

– Что, по поводу «прогрессивных училищ»?

Никто ответить не успел. Да и так, вероятно, ротному было всё ясно.

И вот все три несостоявшихся чекиста оказались в одной роте Московского высшего общевойскового командного училища, которое в те годы иногда ещё называли по привычки МКПУ – Московским Краснознамённым пехотным училищем. Пехотным! Кстати и на Боевом Знамени училища была выведена золотыми буквами именно такая надпись!

Перерыв краток. Снова занятия. Теперь уже строевая подготовка. До обеда оставалось чуть больше часа. Плац Московского ВОКУ в ту пору был, наверное, самым большим из всех подобных сооружений военных училищ.

А как иначе? Ведь училище парадное. Два батальона два раза в год выходят на Красную площадь! Два батальона, две парадные коробки по двести человек каждая.

Ни первая, ни четвёртая роты на парад ещё не ходили. Первый курс к парадам не привлекался. Но этой осенью обе роты должны были войти в парадный расчёт, первая в парадную коробку первого батальона, четвёртая – в парадную коробку второго.

Что ж, суворовцем Константинов ходил во второй парадной коробке. Дело в том, что Калининский парадный батальон суворовцев был поставлен сразу за батальоном Московского суворовского военного училища.

«Продвигаемся вперёд! » – подумал он, правда, без особого энтузиазма. Никак не мог прийти в себя после столь внезапного перевода из четвёртой роты в первую.

Четвёртая рота вроде и не занималась пока. Что-то там делали курсанты по хозяйству, готовились, ну а занятия – занятия 1-го сентября. А в первой роте, как понял он, ни минуты покоя.

Ребята во взводе были вроде бы совсем не плохие, но из Калининцев только он и Лебедев, да и то оба из разных рот. Потому, наверное, на первых порах тянуло к своим, к тем ребятам, с которыми он повёл бок о бок три года.

Койка Константинова оказалась рядом с койкой Лебедева, а прикроватную тумбочку он делил с выпускником Киевского СВУ Геной Сергеевым, высоченным парнем доброго нрава, отзывчивым и проницательным. И в то же время не очень многословным.

Вечером, в личное время, Константинов заглянул в Ленинскую комнату. Там был заботливо, с любовью оборудован стенд, посвящённый выпускникам прошлого года, которых и сменили в этой казарме те ребята, в чей коллектив влились суворовцы.

Красная Площадь, цветы, золотые лейтенантские погоны, родственники, девушки, поздравляющие с необыкновенным праздником, смотрели с фотографий. И вдруг он со всей остротой подумал: «О, как же, как же далёк тот светлый день выпуска! Как бесконечно далёк! »

Суворовцы не торопили день выпуска из суворовского военного училища. Ведь что он давал? Очередной летний отпуск, а потом снова казарма, снова жизнь и учёба за забором. А тут, тут всё – выпуск полная свобода. Никаких тебе подъёмов, зарядок, никаких хождений строем в столовую. Никаких вечерних проверок и прогулок.

Какое заблуждение! Какое юношеское заблуждение! Ведь служба лейтенантская, если она проходит в войсках, в настоящих мотострелковых войсках, по сути мало отличается от казарменной жизни. Подъём, конечно, самостоятелен, да и завтрак самостоятелен, к примеру, в общежитии. А дальше – дорога от общежития до части. Порой долгая дорога, если дивизия дислоцирована, к примеру, в таком городе как Калинин, а общежитие находится на другой стороне Волги, и трамвай до него тащится около часа. А дальше занятие, чаще в поле, на стрельбище. Обед снова самостоятельный, в офицерской столовой. Ну а ужин, где придётся. Смотря по тому, ответственный ты по роте офицер или нет, и когда можешь уйти со службы. Вечерняя прогулка получается в трамвае, а отбой? Команду на отбой подаёшь себе сам, предварительно поставив будильник, который с успехом заменит утром дежурного по роте.