Кремлёвцы - Николай Шахмагонов

Вот ведь как. В советское время написал бы в сочной зелени – и всё совершенно ясно. Но ещё в девяностые, в период торжества либерастии, сочная зелень в умах многих перестала относиться к деревьям и сделалась сопоставимой с прокладками, только без крылышек и рожами американских людоедов. Вот бы их – этих людоедов – на прокладки с крылышками лепить – там самое место.

– Ну как тебе первый день в училище? – спросил Гончаров у Константинова.

– Скажу одно – это не суворовское…

– Точно, – отозвался Гончаров. – Приветствовать макаронника? ! Ну и дела…

Напротив окон 4-й роты 2-го батальона были окна 1-й роты.

Ну и выход из противоположного крыла здания просматривался достаточно хорошо. Уже в первые дни Николай не раз убедился, как же ему повезло.

– Ты только погляди, – сказал Павел Гончаров, когда они возвращались с уборки – не спеша, возвращались, вразвалочку.

На противоположной стороне внутреннего двора главного корпуса рабочие команды 1-й роты построились, чтобы старшие могли доложить о выполненном задании. Высокий, худощавый капитан что-то долго говорил, медленно прохаживаясь перед строем. При этом фигура его оставалась вытянутой в струнку. Форма сидела так, словно он родился в ней и никогда ничего кроме военного мундира не надевал.

Подошёл курсант 4-й роты, который поступил в училище с гражданки, и сказал:

– Видите, тот самый ротный, к которому попасть не дай бог! Это вам не наш… Мы в увольнение – они на строевую, мы в кино – они на полосу препятствий. Так весь год. Весь первый курс. Этот ротный даже на Новый год никого не отпустил.

Другой курсант, с которым Константинов не успел ещё познакомиться, и сказал:

– Между прочим, он Новый год с ними встречал. Стол накрыли. Жена ротного пирогов напекла. Вот так.

Трудно было понять, одобряет говоривший или не одобряет то, что вся рота осталась в училище. А с другой стороны. Домой-то далеко не каждый мог успеть съездить, а в Москве родственники не у всех. Знакомыми же первокурсники не успели обзавестись. Где ж встречать то?

Константинов даже поёжился: «Новый год в училище? И что, москвичи тоже в училище Новый год встречали? »

Спрашивать не стал. Подумал только:

«Ну да что там – повезло, так повезло. В академии порядки куда проще. Тут за забор не выглянуть, там – по парку МВО гуляй – не хочу. Ну и ладно, хоть то, что в четвёртую роту попал, радует».

Главное то, что все, кого встречал Константинов в эти первые дни в училище, могли рассуждать о трудностях, о том, кому повезло, а кому нет, но каждый думал, а точнее, чувствовал на каком-то подсознательном уровне свою незыблемую связь с тем, что здесь, в училище, происходит. Связь с военной службой, сопряжённой с трудностями и лишениями, без которых она немыслима. И каждый был уже предан в душе профессии всей своей жизни.

Глава третья

«Направляетесь в первую роту! »

Все первые дни своего пребывания в училище курсант Константинов не переставал радоваться тому, что попал в четвёртую роту, а не в первую. Четвёртая рота шла в столовую спокойно, чуть ли не вразвалочку. Первая рота нарезала круги на плацу. Кто бы её ни вёл, сам командир роты или кто-то из командиров взводов – все добивались, чтобы и строевой шаг был на высоте, и песня звучала задорно, весело. А ведь учебный год ещё не начался, и курсантам казалось, что можно бы и не спешить с муштрой, как они сразу окрестили то, что происходило с первой ротой.

То же самое и на вечерней прогулке. В первой роте прогулка была не прогулкой, а внеочередным занятием по строевой подготовке. Для не посвящённого человека может показаться, что вечерняя прогулка – это свободное гулянье на свежем воздухе, что-то типа личного времени только обязательно на улице. Но в армейском распорядке вечерняя прогулка имеет совершенно иной смысл. Это прогулка строем, со строевой песней. Нередко для таких прогулок даже определялись задачи, к примеру, потренироваться перед смотром, закрепить вновь разученную строевую песню.

Впрочем, в четвёртой роте в первые дни после прибытия Николая Константинова, прогулки всё же были ближе к свободному гулянию, хоть и гулянию строем. Во всяком случае, проходили они спокойно, строевой подготовкой никто не занимался.

Но в первой роте всё было иначе.

Через два дня прибыли в училище все суворовцы. Калининцы крайне удивились: «Академик» – так дразнили направленных в академии – Константинов и вдруг в Московском ВОКУ.

Николай же быстро освоился в роте, успел подружиться с поступившим в училище год назад на первый курс Валерой Бурениным, с выпускником Московского СВУ Павлом Гончаровым.

А вот друзей-приятелей своих, попавших в первую роту, ещё и повидать не успел ни разу, разве что мельком, издали. Те с завистью смотрели на него и всех, кто попал к «доброму ротному».

Вот тут и возникает вопрос, отчего же так?

Казалось бы, выбор сделан, впереди офицерская служба. Так что ж тут рассусоливать? Там лучше – там хуже? Тогда уж лучше вообще забыть об армии.

Нет, не так. Выбор выбором и даже пусть этот выбор подразумевает готовность к испытаниям, а всё же каждому человеку хочется, чтобы испытания были, по крайней мере, в разумных пределах. И многим в годы учёбы кажется, что педантичная строгость – это уже пределы не разумные.

За время учёбы и службы Николаю Константинову не раз придётся задуматься над таким, в общем-то простым вопросом. Казалось бы, все офицеры одинаково состоят на службе, все носят офицерскую форму, все получают звания. Словом, со стороны разницы не видно. А ведь это не так. У одних служба проходит в купных городах, рабочие места в кабинетах, после окончания обычного, как на гражданке, рабочего дня, закрыл кабинет и домой. А у других – учебные поля, полигоны, занятия на морозе или на жаре. Все праздники на службе, даже Новый год дома не встретить.

Ещё удивительнее условное равенство офицерское – да и не только офицерское – на войне. Возьмём простой пример. Воины гвардейских миномётных частей наносили противнику колоссальный урон. Но такой ли они подвергались опасности и таким ли лишениям, как воины стрелковых или танковых подразделений и частей? Жизнь расставляла всех по своим местам, не слишком в итоге равным. Моряки-подводники, уходя в боевой поход, не знали, вернутся ли, поскольку не всё зависело только от боевой слаженности экипажа. Зависело, порой, и от непредсказуемых вещей.